— Ты, гляди, не демаскируй!..

— Не бойся, сержант, не подведем, — успокоил его Веселов, внимательно следивший за тем, как в стенке под точными ударами ломика появляются контуры будущей бойницы.

В первый же день снайперы подстрелили нескольких гитлеровцев, а уже на третьи сутки счет перевалил за полтора десятка.

— Вот теперь накормим блинами вволю! — обрадовался Павлов, узнав об этом.

Однако с каждым днем «улов» снижался. Немцы и раньше не рисковали разгуливать открыто вблизи «Дома Павлова», а теперь, понеся ощутительный урон, и вовсе забились в щели.

За две недели на счету молодых снайперов оказалось 36 убитых гитлеровцев. Не менее удачно комсомольцы выполнили и второе задание. Трохимович со своим помощником засек несколько целей, на которые потом обрушились меткие снаряды наших батарей.

Однажды из роты раздался очередной телефонный звонок. Говорил Наумов.

— Вечером к вам два товарища придут. Примите их как полагается. Они сами скажут, что им надо. Да глядите там, — многозначительно добавил командир роты, — берегите их. Чтоб пулю-дуру не словили…

Сообщение заинтересовало. Что за важные гости?

— Чего гадать, — отозвался Павлов. — Хороший гость — хозяину в почет…

— А там, возле доброго гостя, и хозяин поживится, — в тон ему заметил Воронов, присутствовавший при телефонном разговоре. — Как медные котелки… — добавил он, блеснув своими крепкими зубами.

Наступил вечер. У выхода из траншеи стоял на посту Рамазанов. Он был предупрежден о том, что ожидаются гости.

Противник, как обычно, постреливал. Время от времени рвались мины, раздавались короткие автоматные очереди, а иногда совсем близко строчил пулемет. Уже известно: у немцев в это время ужин, но, чтоб не давать нам передышки, стрельбу продолжают дежурные. Впрочем, враг коварен, и ручаться за точность «расписания» нельзя. Во всяком случае движение по траншее приурочивалось именно к этому вечернему времени.

Обычно «регулировал движение» Рамазанов, наиболее тонко изучивший повадки врага. Когда необходимо было совершить короткую перебежку или, скажем, перемахнуть через каменную стену, войти или выйти из хода сообщения, он громким шепотом командовал:

— Стой!.. Ложись!

Но вот разорвется мина, отзвучат выстрелы, и Рамазанов тем же шепотом подает новую команду:

— Быстро! Давай!..

В ходе сообщения показались наконец две незнакомые фигуры.

К всеобщему удивлению, гостями оказались молоденькие девушки. Одной лет двадцать, другой и того меньше. Одеты они были в рваные пальтишки, повязаны старенькими платками — ни дать ни взять беженки, каких теперь немало в Сталинграде.

Однако это были не беженки, а разведчицы, направлявшиеся в немецкий тыл. Им предстояло опасное дело, что, глядя на их беспечный вид, трудно было предположить.

Ребята помнили наказ Наумова «принять как полагается» — но где взять угощение? Больше других огорчился Шкуратов: какой бы он приготовил торт! Но из немолотой пшеницы, если даже пропустить ее через мясорубку, в чем тут уже наловчились, торт не получится… Все же выход нашелся. Шкуратов наскреб остатки муки и если не торт, то во всяком случае «фирменное блюдо» — блины приготовил. В честь гостей поставили самовар и, пока он закипал, пока пеклись блины, пока Алексей Чернушенко бегал в соседний подвал за Яниной и Наташей, завели патефон, отодвинули к стенке «стол-арсенал» и начали танцевать.

Часов в одиннадцать девушки заявили, что им пора.

— Ждите, мы скоро вернемся, — весело сказали они на прощание.

Павлов и Чернушенко проводили их по подземному ходу, помогли им выползти на площадь, указали на проходы в минном поле, на «ворота» в проволочных заграждениях, и разведчицы скрылись в ночной темноте.

Долго потом в «Доме Павлова» вспоминали этих бесстрашных девушек, отправившихся в логово врага.

День проходил за днем, а разведчицы не возвращались. Зарождалась тревога, но вслух ее никто не высказывал. Лишь чаще и чаще солдаты стали друг друга спрашивать — не слыхать ли про тех девчат?

— Может быть, они прошли назад на другом участке? — неуверенно замечал кто-нибудь.

Маловероятно. Наиболее удобный, короткий и знакомый путь лежит именно через их дом. А раз девчат так долго нет…

Велика же была всеобщая радость, когда недели две спустя обе девушки наконец возвратились.

Первыми встретили их находившиеся в охране Мурзаев и Сараев.

В ту ночь шел проливной дождь. Перепаханная снарядами площадь представляла собой сплошное болото. Вдруг Мурзаев увидел — нет, не увидел, а скорее почувствовал, — что по этому месиву пробираются две фигуры. Вот они преодолели замаскированный проход в проволочном заграждении… Вот они уверенно ползут через минное поле прямо на секрет… «Так и попадают в «языки», — подумал постовой. Он толкнул находившегося рядом Сараева и стал дергать провод.

Сигнализацией к тому времени были связаны все секреты. Все в «Доме Павлова» знали: если раздается один звонок — постовой вызывает сменщика; два звонка — значит, на стороне немцев замечено что-то подозрительное. Ну, а если тревога, тогда, известное дело, — трезвон вовсю!

Те, кто бросились по тревоге на помощь часовым, возвратились с полпути: навстречу по подземному ходу пробирались знакомые разведчицы.

— Были за вокзалом на Хоперской, на Днестровской, на Ладожской… Нанимались к немцам стирать белье… — многозначительно подмигивая, отвечали они на расспросы.

Девушки промокли до нитки, но сменить одежду или обсушиться им не удалось, хотя Янина и Наташа предлагали свои услуги. Первым делом они взялись за телефонную трубку, а затем, не теряя ни минуты, поспешили к ходу сообщения.

Их очень ждали в полку.

Если появление в «Доме Павлова» разведчиц было событием исключительным, то полковые разведчики из прославленного взвода лейтенанта Лосева действовали здесь постоянно.

О Лосеве в полку шла молва как о непревзойденном мастере по части «языков». Пожалуй, во всей дивизии мало у кого из разведчиков имелось на счету столько захваченных живьем гитлеровцев.

Способности Лосева как разведчика обнаружились только во время войны. Вряд ли кто из его товарищей по комсомольскому общежитию в Нижней Губахе мог предположить, что в этом маленьком сероглазом крестьянском пареньке раскроется такой талант. Ведь его звали не иначе как «лапотник»! Лосев не обижался на прозвище. Он сам рассказывал, что перед тем, как попасть на уральский завод, плел лапти. Он даже считался виртуозом этого дела в родном селе Кобляки