— Полно врать, — не сдержался Антипов и свесил голову. Надоело ему, и спать мешали.

— А соври лучше! — огрызнулась баба недовольно. — Умный какой выискался, подумаешь!.. Может, сам от фронта скрываешься, страшно стало?! Проверить надо твои документы, ездют всякие!

— И то, и то! — охотно подхватили другие женщины.

— Ишь, спрятался где!

— Не скрываюсь, не скрываюсь я от фронта, — отбивался Антипов от упреков.

Но где там! Поднялся шум, гам. Позвали проводника.

— Проверь у него билет и документы, — тыча пальцем в Антипова, кричала баба, которая рассказывала о пророке Митрофане.

— А в чем дело?

— Проверь, тогда узнаем!

Проводник с подозрением смотрел на Антипова. Общая неприязнь невольно передалась и ему.

— Так что, гражданин хороший, попрошу документики и билет.

— Пожалуйста. — Он расстегнул ватник, проводник увидал ордена и медаль и пробормотал смущенно:

— Не надо...

— Почему же? — Антипов предъявил паспорт и командировочное предписание.

— Все в полном порядке, — объявил проводник громко, возвращая документы, так и не заглянув в них. — Раскудахтались, как на базаре! — пристыдил он женщин. — А ну-ка всем предъявить билеты!

Самое нелепое и смешное произошло дальше. Баба, растревожившая народ, не имела билета, и проводник увел ее с собой. Разговор тотчас перекинулся на нее, и все быстро согласились, что она напридумывала бог знает каких страстей и еще неизвестно, сама кто такая, а скорее всего — спекулянтка, раз два огромных мешка с собой тащит.

Мало-помалу успокоились, и тогда появился Грищенко.

— Жив, Антипов?

— А что мне сделается.

— Шум какой-то здесь был...

— Ерунда. Наших никого не видать?

— Нет, — сказал Грищенко, пожимая плечами. — Возьми, если не брезгуешь. — Он протянул кусок хлеба и половинку соленого огурца. — Больше у меня ничего нету.

— Спасибо, — сказал Антипов.

— Я здесь через три отделения от тебя. Попробую разузнать, где наши устроились.

Грищенко ушел.

— Батя! — позвал солдат с соседней полки. — Это тебя, что ли, обчистили?

— Выходит, что меня. — Он улыбнулся и покачал головой, вспомнив про картошку под ногами. И подумал, что из семенной взяла мать, а ведь с каждой картофелины можно было две верхушки срезать и посадить. Жалко.

— А этот тип, который приходил, с тобой вместе едет, батя?

— С одного завода мы, в командировку едем. Почему он тип?.. Он инженер.

— Кулак он, а не инженер! — сказал солдат брезгливо. — Сам американскую тушенку лопает, а тебе кусок огурца принес.

— Не надо об этом, — сказал Антипов, а сам все-таки подумал: до чего жадны бывают люди.

— Я своими глазами видел, — не унимался солдат. — Лопает, аж челюсти трещат.

— Ну и что? Не ворованное ест, свое. А судить людей, ребята, не наше дело.

— Чье же, если не наше?

— Человек сам себе высший судья и прокурор.

— Ну, ты даешь, батя! — солдат рассмеялся. — Это в библии, что ли, написано?..

— Про библию не знаю, в бога не верую. Сам так думаю, и люди умные говорят.

— Выходит, и я сам себе судья и прокурор? Что-то не так ты толкуешь, батя.

Его товарищ тем временем молча вскрыл банку тушенки, отрезал от буханки толстенный кусок хлеба, потом воткнул нож в консервы и протянул все Антипову.

— Рубай, отец, компот. Он жирный! Главное — здоровье, верно? А остальное трын-трава!

— Мне не съесть столько, — застеснялся Антипов. — Тут на целую роту еды.

— Рубай, рубай! Мало будет — добавим. Мы сначала тоже подумали, не дезертир ли ты. Прости, батя.

— Ничего, бывает.

— Ордена на фронте получил?

— Нет. Не был я на фронте, ребята.

— А где же получил?

— За работу в тылу. А этот... — Антипов показал на орден Трудового Красного Знамени, — этот еще в начале тридцатых годов.

— И медаль «За отвагу» в тылу заработал?

— Это так, случайно... Несколько дней в ополчении воевал.

— А говоришь, что на фронте не был! Человека же сразу видно. Ты ешь, батя, не стесняйся, а мы сей минут чайку сообразим.

— Хватили, чайку! — Антипов усмехнулся недоверчиво.

— На каждой станции кипяток бесплатный...

— Но до него добраться нужно.

— А солдатская находчивость для чего?

— Веселые вы ребята.

— На том стояла и стоять будет земля русская!

На ближайшей станции солдаты раздобыли котелок кипятку. Вместе напились чаю, покурили, поговорили о войне и о близкой победе. Глядя на них, Антипов думал, что вот веселые они сегодня, беззаботные даже — в их возрасте простительно, — и все ладно и хорошо у них получается... А кто знает, что будет с ними завтра или через несколько дней? Может, погибнут оба, и останутся с вечным неизбывным горем их матери, невесты, которых они не целовали и не миловали, и никто из родных никогда не придет на могилы, потому что и знать никто не будет, где они, могилы эти... Как не знает и он, где, в каких краях, находится могила Михаила и есть ли она вообще. Но сын хоть оставил после себя другую жизнь, дочку, которая, ставши взрослой, как бы продолжит жизнь отца своего. А эти-то двое совсем молодые...

Он вздохнул глубоко, безрадостно.

— Что пригорюнился, батя?

— Смотрю вот на вас и думаю...

— Что сегодня мы смеемся, а завтра нас того, щелкнуть могут?

Антипов вздрогнул, услышав эти слова. Голо и страшно прозвучали собственные его мысли, сказанные вслух.

— Мы живучие, батя! У нас на свете еще делов много, нельзя нам умирать. У Сереги дома крыша осталась непокрытая, течет, — сказал солдат, ругавший Грищенку. — А мне одному гаду за сеструху отомстить надо.

— Крыша — ерунда, — встрял второй солдат. — Вот как там с огородом маманя управится? Разве колхоз поможет. Вообще-то председатель обещался...

— Стой! — прервал его товарищ.

И