Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А мама почему не участвует? – Про отца уже можно было не спрашивать. Дураку понятно, что его у Вована нет.
– Ей нельзя. Она в больнице всегда. И ее ко мне не подпускают…
Теперь пришла моя очередь молча сглатывать. Как теперь пацана о чем-то расспрашивать? Если не знаешь, с какой стороны может рвануть?
Тут и со взрослым-то растеряться можно, если слышишь подобные вещи, а сейчас меня вообще оглушило…
– Она бухать начала, когда мой родной папка ее бросил. Меня в роддоме оставила и сбежала…
Парню было плевать на мои раздумья и угрызения совести. Он спокойно произносил слова, от которых мурашки по коже бегали.
А еще кулаки сжимались от желания кого-то уничтожить. Свернуть шею, к чертям. Лучше, когда матери вовсе нет, чем когда вот такая вот мразь существует на свете!
– И все? Ты теперь с бабушкой живешь, получается?
Нам принесли заказанный борщ с пампушками. Я с отвращением посмотрел на тарелку: аппетит, отсутствием которого я никогда не страдал, вдруг отбило напрочь. В висках стучало от одной только дикой идеи: найти, поймать и наказать!
А Вован, тем временем, уже деловито ухватился за ложку, цапнул зубами чесночный хлебец, со смаком начал зачерпывать суп. Его ничего не смущало и не тревожило.
– Вкууууусно! – На довольной рожице расцветала радость.
– Это здорово. Тебе реально нравится?
– Да. Мне бабуля хлеб чесноком намазывает, чтобы не болел. А здесь как сделано? Это же булка какая-то?
– Он прямо в тесто добавлен, поэтому ароматный такой.
– Круто. Бабулю попрошу, чтобы так тоже испекла…
Все зудело от желания выведать подробности прошлого Вовки. Но портить мальчишке аппетит совсем не хотелось.
Через силу, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, зачерпнул пару ложек борща, проглотил… Отставил тарелку в сторону.
– А ты чего не ешь? – Вовка свою порцию проглотил за три минуты, и теперь поглядывал на мою с очень понятным намеком.
– Хочешь добавки?
– Угу.
– А картошка фри в тебя влезет? Не получится потом, что лишняя окажется?
– Я с собой заберу. Так же можно, да? – Не дожидаясь разрешения, Вован потянулся за моей тарелкой. Ложку, слава богу, свою оставил.
– А ты чего такой голодный-то, Вов? Бабушка не кормит?
– Кормит. Овсянкой… – На его лице было написано все, что парень думает об этой овсянке.
– Не завтракал, что ли? Тебя за это не наказывают?
– Я ее вылил, пока бабуля не видела. Так что все норм! – Он уже аккуратно вычерпывал остатки сметаны из отдельной плошки, облизывался, болтал ногами в процессе. Можно было смело добавить себе плюсик в карму: я сегодня сделал доброе дело, накормив ребенка.
– Кстати. Тебя бабушка еще не подала в розыск? Она, вообще, знает, что ты здесь крутишься? Или уже с корвалолом в полицию трезвонит?
– Она работает. Недалеко тут. Я ее жду. Так что все нормально! – Он деловито глянул на часы, между прочим – наручные. – Еще пара часиков свободных, потом я ее встречу, и мы вместе домой пойдем.
– М… А телефон у тебя есть? Она тебе звонит, когда освобождается?
– Нет. Мы с ней по времени встречаемся. Телефон мне нельзя. Наказан.
– Хорошо. Тогда вместе к ней пойдем, познакомишь нас.
– Только ты ей сразу не говори, что хочешь моим папой стать, ладно? – На лице Вована отобразился испуг. Настоящий такой, отчаянный…
Я в принципе еще ничего не решил. И делиться своим несуществующим решением ни с кем не собирался… Но разве можно говорить об этом, глядя в детские несчастные глаза?
– А почему нельзя ей рассказывать? Что случится?
– Бабуля боится, что меня от нее отберут. Прямо до приступов. Она старенькая… Каждый раз, как опека приходит, у нее две недели трясучка и отходняк.
– И как же ты собираешься сделать меня отцом? Как поступим с бабушкой?
– Ну… – Глаза парнишки потухли. Похоже, в его идеальном плане был очень большой косяк. – Не знаю…
– Давай-ка, ты нас познакомишь с бабушкой, я с ней пообщаюсь, а потом уже будем что-то решать.
– Ты, главное, про маму у нее ничего не спрашивай! Она потом будет очень плакать…
– Почему? Она ведь сбежала, как я понимаю? О чем теперь грустить?
– Ну… Она потом вернулась. Забрала меня. Хотела из окошка выкинуть, чтобы не орал… Соседи отняли, отдали в дом… Короче, куда малышей сдают. А маму в дурдом отправили. Бабушка меня потом еле-еле забрала.
Мальчишка продолжал увлеченно жевать, теперь уже картошку фри и наггетсы, запивая все это шипучим лимонадом. А мне хотелось нажраться чего-нибудь… Крепкого. Такого, что напрочь отшибает память.
Чужое горе. Посторонний ребенок, которого хоть бабушка ценит и любит. Почему оно меня так тронуло? Неужели своих бед не хватает?
У меня вон, Алька с Настюхой, и дебил-кузен, который чуть не просрал свое счастье. И еще один племяш, но пока слишком маленький, чтобы разобраться в его характере.
Мало мне, что ли, забот и волнений с родней? Почему судьба этого Вована так сильно и больно цепляет? Еще неизвестно, что там за бабушка, если внука одного оставляет так надолго…
– Так тебе надо маму новую искать, Вов. Это важнее. Ты откуда-то не оттуда начал… – Ну, в самом деле. Это не трусость и боязнь ответственности. Но парню явно нужен другой человек, и точно – противоположного пола.
– А ты не хочешь, да? – Он вздохнул, поджав губы, подозрительно дрогнувшие.
Черт побери! Неужели он собрался реветь?
– Не в этом дело, Вован. Мне понять нужно, что там у тебя творится. Мать для любого человека важнее, чем отец.
– Мне не хватает мужского внимания, это бабушка говорит. А дедушку для меня она найти не может…
Рука-лицо, как говорится. Парень на полном серьезе произносил какие-то страшные слова. Для меня – страшные и невозможные. Для него – часть обыденной реальности.
– А она пыталась? – Я уже готовился добавить в список возможных врагов еще одного человека.
– Так ей некогда! Работать же надо! За мной смотреть! Она к врачам сходить не может. Куда еще дедушку-то? Ей никак. – Вовка вздохнул, чуть успокаиваясь. – Вот я решил, что надо помочь. А Настька сказала, что из тебя точно выйдет хороший папа. Она тебя любит. И Настька не врет никогда, я знаю!
Глава 10
Даша. Настоящее
Мне казалось, что это розыгрыш, до самого последнего момента. Всю дорогу до машины Пальмовского я шла, притормаживая. Ожидала, что вот сейчас Владислав остановится, улыбнется и скажет, что я прошла очередное испытание, и теперь могу заняться своими делами.
И больше никогда ни