— Но он сказал, что вам нельзя яйца, так?! — ревел старикашка. — А вы послушали, потому что он сказал большими гребаными зубами. У-о-у-о-у! Жу-уть!

Фиркин изобразил страх.

— А, у него такие цапы и хваты!

— О-у-о-у-у! — отозвалась толпа.

Сквозь ее сонное отупение проступил настоящий страх.

Балур поежился. Фиркин достучался до них, без сомнений, но куда он их толкает? С Фиркином же никогда не поймешь.

Балуру мир вдруг показался полным пропастей и острых скал.

— Бойтесь цапов! Бойтесь хватов! Ну, разумно. Мы ж не психи, да? Мы ж не здоровенные летающие драконы? Нет! Добрые люди. Вы все — добрые люди. На своей земле. Крепко — на своем. Но вот только мы — выше драконов. Меньше, но выше. Наверху. А он залез наверх. Из-за цапов. Да трахать его цапы!

Фиркин разодрал рубаху на груди, сорвал напрочь, стукнул себя в цыплячью грудку.

— Но кто послушает меня? Я старый буль-буль Фиркин. Весь выпивка и психи. Вы говорите, раз вы живете с драконом наверху, Фиркин пусть будет внизу. Вы живете в мире на голове, все навыворот. Глядишь, и на птицах стоять будете. И почему? Да из-за цапов!

Фиркин обвел толпу желчным взглядом. В ней зародился ропот. Воинственный.

— Цапы! — повторил старик. — Цапы. Цапы. Хваты! И цапы. И хваты. И цап! И хвать! И цап, цап, цап!

Он гвоздил толпу словом, широко раскидывая руки, затем — с громким хлопком ударяя ладонь о ладонь в такт и подкрепление слову. Оно зацепилось, разлетелось по толпе, как чесотка, и вернулось.

— Цап! Цап! Цап! — скандировала толпа.

Балур сдался. Он полностью потерял представление о происходящем. Фиркин танцевал вокруг ящера словно полоумный монах, выписывал пируэты, крутился, размахивая бороденкой. А когда толпа готова была разразиться ревом, Фиркин резко опустил руки, хлопнул — словно дирижер, приказывающий оркестру молчать. Толпа затихла.

— У нас нет цапов, — печально сообщил Фиркин. — Не как у большой старой ящерицы. У нас махонькие. Такие с птичками улетают. И уплывают, наверное. Нельзя укусить дракона цапами, которые улетают. Это ж как десны голые, таки да.

Толпа одобрительно загудела. Балур подумал, что если он отойдет в сторонку и присядет, никто и не заметит.

— Ну а что, если у нас есть свой цап? — выговорил Фиркин театральным заговорщицким шепотом. — Притом самый большой и острый? Цап, чтобы цапать драконов? Глубоко кусать, далеко? Такой цап, чтобы большая летучая ящерица наделала под себя? Достаточный, чтобы она вернула вам эти ваши яйца? А?

Кажется, толпа была в таком же замешательстве, как и Балур.

— А что, если предсказано: большой цап прибудет сегодня? А что, если он здесь и сейчас? Прямо среди нас? А что, если страшное великое пророчество, и цап будет цапать среди нас? И ему потребуемся мы? Потребуются наши яйца! Наши яйца будут цапать с ним! Чтобы зацапать цапунов! А что, если пророчество живет и дышит среди нас?

Балур нахмурился. Хм, герой. Фиркин обещает им героя. Или пророка.

И откуда, мать вашу, они его сейчас возьмут?

Да, слишком многое позволил ящер Балур Фиркину. Слишком долго тянул. Растянул до дыры, и в нее сейчас провалятся все.

Старикашка слегка удалился от аналеза, и тот пошел к Фиркину сквозь толпу. Фиркин заметил и оттанцевал дальше.

— Сегодня — день, когда наши яйца говорят: дальше нельзя! Сегодня наш пророк освободит их! Сегодня мы станем рядом с ним, наши штаны оттопырятся бодро и смело! И мы загоним дракона Мантракса туда, где ему самое место, — в землю!

Балур почти достиг цели.

— А ну-ка погоди, — начал он, но его прервал могучий крик ликования, захлестнувший деревенскую площадь.

Не просто крик, а пронзительный кровожадный вой зверя, сорвавшегося с цепи. Мужчины, женщины и дети запрокинули головы и завыли, изливая рожденную огненным корнем ярость.

— Пещера Мантракса! — завизжал Фиркин, и его гнусавый тонкий писк удивительным образом перекрыл вой. — Он ждет нас у входа в пещеру! Он ждет с нашими яйцами!

На мгновение толпа замерла, выпучив глаза, раскрыв жадные рты. Затем до одурманенных мозгов дошло.

Все рванулись как одно целое — рявкающая ревущая масса раскрепощенного человечества. Кинулись наверх, к пещере, к Мантраксу. Балур понял: свершилось. Крайняя точка достигнута и пройдена. Лавина покатилась. Но вот куда — ящер пока не представлял.

Фиркин нагнулся и поднял жука, только что выбравшегося из лужи, уронил его в рот, с хрустом разжевал и причмокнул, наблюдая движущуюся толпу.

— Подстрекательство к побоям всегда родит во мне мощный голод, — ухмыляясь, сообщил Фиркин.

Глаза старика горели лютым огнем.

— Пошли, подстрекнем еще немного.

Примостившись высоко над долиной Кондорра, защищенный мощными скальными стенами, сидя на куче золота столь огромной, что в ней однажды взаправду утонул вор, дракон Мантракс терзался неизбывным желанием испражниться на все вокруг.

Проклятая задница Кондорры. Усеянная полями, захламленная лесами каменистая задница. Вот что они посчитали нужным дать ему. Самому Мантраксу. Тому, кто испепелил тысячи врагов. Тому, кто золочеными когтями выпустил кишки еще десяти тысячам. Тому, кто сидел на сокровищах десяти королей. Вот что дал Мантраксу Консорциум драконов. Самый северный кончик долины. Район такой далекий, столь редко населенный, что единственное сколько-нибудь значительное человеческое поселение называлось, простите, «деревня».

Даже не «местечко». И никаких шансов на то, что оно вскоре гордо назовет себя «местечко». Честно говоря, «возомнивший о себе хутор» — более подходящее название, чем «деревня». А вокруг — фермерские халупы, будто бородавки на заднице шлюхи, населенные человеческим гноем. И что сквернее всего — нищим человеческим гноем.

Самая гнусность, самая издевка заключалась именно в этом. Если бы только в горах залегала ценная руда, если бы в глубоких шахтах сверкали золото и алмазы, если бы вместо убогих халуп среди холмов стояли особняки богатой элиты — тогда депрессия хоть немного развеялась бы. Но нет. Здесь только крестьяне, безграмотные бродяги и умственно ущербные стражники. Вот кем выпало править. Только ими.

Мантракс пошевелился. Вниз покатились корона и несколько усаженных рубинами ожерелий, они залязгали о серебряные тарелки, тиары и разрозненные самоцветы. Массивные кольца тела дрогнули, кожистые крылья слегка расправились — дракон устроился поудобнее.

Мысли Мантракса заворочались вместе с телом и устремились к совсем мрачному.

Дантракс. Раздувшийся, жирный, ленивый игуанов сын Дантракс, сыто и беспечно сидящий в соседней провинции, наслаждающийся своими владениями. Там озеро Африл. Там города рыболовов. Не один город — города! Множество их. И горожане с карманами, тугими от дохода с вонючих уловов.