Налоги. Мантракс едва не застонал, подумав о них. Он почесал брюхо позолоченным когтем, представляя, как едут повозки, скрипя осями от тяжести груза: огромных пузатых сундуков, переполненных, брызжущих золотыми монетами, так и просящих, чтобы их разодрали хозяйские когти.

И все это — у Дантракса.

Конечно, Мантракс его может свалить. И свалит со временем. Но для этого нужна армия. А для армии нужны деньги. А для них нужно кое-что большее, чем вонючая куча сопливых крестьян, с которых и брать нечего.

Но у Мантракса были только они.

И потому все, что он мог сделать, — это расправить крылья, подняться в воздух и хорошенько обгадить свой народ.

Билл стискивал веревку, привязанную к шее Этель, так крепко, что ногти грозили прорвать кожу. Веревка была старая, разлохмаченная, грубая. Билл представил ее у себя на шее: медленное трение, постоянное скольжение туда и сюда, растущее раздражение кожи. Билл подумал о грубой гальке под копытами, так не похожей на травянистые луга, по которым Этель бродила всю жизнь.

Билл представил, как челюсти Мантракса смыкаются вокруг ее шеи.

— Ты плачешь? — спросила Чуда.

Она окинула Билла тревожным взглядом, словно подозревала в нем скрытую, но опасную поломку.

Билл повернулся так, чтобы солдатский шлем скрыл лицо. Это было нетрудно. Одежда ранее принадлежала толстяку, и его тряпки висели на Билле мешком. Да все висело мешком: кольчуга звякала у колен, перевязь постоянно соскальзывала, штаны лежали складками в непомерно больших сапогах. К тому же все насквозь пропиталось кровью. Молот Балура хряснул прежнего хозяина в грудь и вышиб большую часть легких сквозь обломки ребер.

Вот так же челюсти Мантракса вышибут жизнь из Этель.

— Я знаю ее с первых дней ее жизни, — сказал Билл, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Принимал ее папа, но растил первые годы я. Папа обычно давал мне молодняк для присмотра. Ну тот, который пасут. Я ее чистил. Подбирал ей самое лучшее сено. Вычесывал колючки и репьи.

— Да, это тяжело — видеть и начало жизни, и ее конец, — согласилась Чуда, сочувственно кивая. — Я и представить такое не могу. И не хочу.

Билл кивнул, позволив себе всхлипнуть.

— Честно скажу: я впечатлена, — призналась Чуда, положив ему руку на плечо. — Ты был настолько полон энтузиазма, а теперь так опечалился. Но я понимаю: мстительную страсть, рожденную сиюминутным порывом души, тяжело поддерживать — в особенности когда приходится жертвовать тем, кто тебе дорог.

Она улыбнулась, полная понимания и сопереживания.

— Билл, жалость не слабость, но демонстрация гуманности, сострадания.

Благодарный Билл кивнул снова. Как хорошо, что Чуда поддерживает его. С Балуром или Фиркином пришлось бы куда тяжелее. Эти не поймут.

— А теперь, пожалуйста, придержи Этель так, чтобы она не могла пошевелиться, — попросила Чуда. — Мне нужно запихнуть в нее по меньшей мере галлон зелья.

Все утро и немалую часть дня они вышагивали по большой дороге, поднимавшейся зигзагами от дна долины. Один медленный поворот за другим, час за часом — и поля сменились лесом, потом скалами и осыпями.

Наконец впереди показались колоссальные дубовые ворота, выглядящие до предела зловеще и негостеприимно. К их угрюмости и добавить нечего. Даже набитая железными гвоздями надпись: «Катись отсюда» — вряд ли усилила бы желание убраться подальше. Ворота торчали в груде камней — барбакане, не менее зловещем. За ним открывалась бегущая зигзагом сухая расщелина — замковый ров. На другом его краю возвышалась крепость Мантракса.

Если считать ворота всего лишь негостеприимными, то сама крепость была невыносимо и хамски груба: уродливая угловатая каменная глыба, давящая долину тенью и ненавистью. Ее вырезали из горы, стены отполировали, чтобы нападающие не смогли за них зацепиться, и стесали снизу чуть больше, чтобы затруднить приставление лестниц и облегчить литье кипящего масла на врагов. Всю громаду испещрили бойницы, и за каждой виднелась пара глаз.

Против кого думал обороняться Мантракс, Билл не мог представить. Или дракон опасался массового самоубийственного помешательства населения долины? Боялся, что все скопом промаршируют сюда и разобьют мозги о стены? Единственная мыслимая угроза — другой дракон. Но тот будет летать над крепостью и неторопливо поджаривать лучников, чьи стрелы бессильно отскакивают от драконьего брюха. В конце концов Мантракс потеряет терпение и вылезет драться. А может, этот ленивый жирный ублюдок будет сидеть до тех пор, пока другому дракону не надоест и он не уберется восвояси.

Почти как стражник, сидящий у стены и пялящийся на Чуду, Билла и Этель.

Стражник почесал один из множества подбородков, заполняющих пространство между кольчугой и шлемом, и спросил:

— Во имя сисек Вруны! Что не так с этой коровой?

Надо сказать, Этель и вправду вела себя странно. Чтобы уют-трава не сразу отключила корову и позволила добраться до замка своим ходом, Чуда залила зелье в несколько пузырей из свиной кишки, а те запихнула корове в глотку. По идее, свиные кишки должны были медленно растворяться в желудочных соках и высвободить зелье только после коровьей смерти. Однако желудок Этель работал быстрее предусмотренного, и коровий организм реагировал на это не лучшим образом.

Ее голова качалась из стороны в сторону, болтался высунутый язык. Один глаз глядел вперед, другой — в сторону хвоста. Передние ноги нерешительно переминались, задние рыли землю так, будто принадлежали разъяренному быку. Хвост крутился с такой скоростью, что почти не был виден. Не дайте боги, коровий зад зависнет в воздухе.

Билл глянул на корову, затем снова на солдата. Может, и пронесет. Стража Мантракса имела смутное представление о крупном рогатом скоте.

— Она, э-э, в поре, — промямлил Билл, наспех перебрав варианты ответа.

— Куда? — спросил солдат, не переставая чесать подбородок.

— В поре. Ну, значит, брачный сезон у нее.

Стражник прищурился. Билл рискнул бросить взгляд на Чуду. Та тоже глядела, прищурившись, — и это не показалось Биллу правильным отношением к солдатам.

— А-а, торчит у ней, — определил наконец солдат.

— Ну да, — поспешно подтвердил Билл, пожав плечами, и рискнул добавить: — Да, рога острые.

Чуда издала звук, отчетливо напоминающий задавленный смешок.

Стражнику дальше прищуриваться было почти некуда — но он сделал героическое усилие и уставился на Этель почти закрытыми глазами.

— Странная корова, — изрек он. — Я ей не доверяю.

— Ну пожалуйста, — попросила Чуда. — Это же просто корова. Для Мантракса. Его обед. Какой вред от обеда?

Билл подумал, что, к сожалению, вежливость кажется стражникам Мантракса еще более подозрительной, чем пляшущая корова.