Взгляд у нее отрешенный, и я понимаю, что мысленно она не здесь – не со мной. На ее лице легкий интерес, но в основном горе и глубокая печаль. И их причина – я. Наши взгляды встречаются. Ее глаза темно-карие, почти черные, с затерявшимися в глубине зрачками.

– Мне жаль, – говорит она, указывая на могилу, почти такую же свежую, как у Имрана, с насыпанным холмом, покрытым растениями и цветами. – Жаль вашего брата и его девушку.

Я отмахиваюсь, как будто это ничего не значит, она может счесть это странным.

– Теперь они оба упокоились, – говорит Аиша, оглядывая могилы. – Мекка где-то там… – Она смотрит на меня. – Я никогда во все это не верила, а брат – думаю, да. – У нее говор коренного жителя Лондона.

Ей неважно, что я не отвечаю, что я думаю об Имране и каждой могиле на этом кладбище. Она наклоняется, приглядываясь к могиле Ханны.

– Она тоже была молодой. Вы сразу ее похоронили? Мы получили тело, как только прошло вскрытие. Все так быстро.

– Я не знаю. – Румянец заливает мои щеки.

Делаю еще шаг назад. Не могу сдержаться и не попрощаться. Аиша благодарно кивает, не сводя с меня глаз.

Я снова вижу во сне Имрана и просыпаюсь вся в поту.

Принимаю душ. Мне стыдно за странную смесь эмоций. Грусть – это основное блюдо, чувство вины идет на закуску. Хотя нет, это все одно блюдо. Но на десерт, в самом конце, после пудинга – может быть, в виде печенья к кофе, – есть что-то еще. Вздрагиваю, как только осознаю, что это чувство облегчения: я понимаю, что убийство может сойти мне с рук.

Презираю саму себя.

Признание

Рубен заканчивает играть. Его голова низко наклонена, пальцы завершают произведение мягчайшей, тишайшей и самой спокойной концовкой. Звуки постепенно стихают.

– Ну что, тебе стало легче? – спрашивает он с улыбкой. Муж очень редко играет для меня.

Я киваю, хотя не сказать, что успокоилась.

– Да, то есть нет. – Мы собираемся в гости к моим родителям. Уилф сказал, что тоже там будет. Там мы всем и расскажем, нельзя уже больше скрывать.

Никому не попалось никаких репортажей о слушании по моему делу. Да родственники бы и не поверили, решили бы, что это совпадение и речь идет о моей тезке. Я бы тоже так подумала – настолько далеким и нереальным все это кажется.

– Они подумают, что я беременна, – говорю из коридора, пока беру свой плащ.

– Ну и черт с ними, – отвечает Рубен, как только я возвращаюсь в комнату.

Он закрывает крышку пианино. А я внезапно думаю об Имране, лежащем где-то в больнице на аппарате жизнеобеспечения. Думаю о том, что он умирает, а значит предъявляемое мне обвинение сменится на убийство.

Мама с папой живут в Кенте. Они называют его Лондоном, но это ненастоящий Лондон. Здесь открытые зеленые пространства и свой городской центр, а вместо квартир – дома. Здесь нет лондонских автобусов, станций подземки или постоянного воя сирен. Здесь нет веселых, уверенных в себе эксцентричных молодых людей, любителей йоги и ночных автобусов. Это не наш Лондон.

Отец Рубена присылает мне сообщение. Сегодня Рубен подарил мне новый телефон. Он не такой, как мой старый, я к нему еще не привыкла. Рубен поворачивается на писк телефона.

– Твой папа уже знает? – спрашиваю перед тем, как открыть смс.

Рубен кивает, его волосы вспыхивают сначала каштановым, а затем рыжим, опять каштановым и рыжим под светом уличных фонарей.

Он не бережет отца, рассказывая ему все. Мне это нравится, но есть в этом и что-то странное. Лучше бы его родители спросили меня напрямую. Или нет. Не позволю этому разделить нас. Мы едем увидеться с моими родителями, и родители Рубена тоже имеют право знать.

Читаю сообщение:

Надеюсь, мой мальчик хорошо с тобой обращается.

Хмурюсь, потому что он никогда не присылал таких смс, этого не требовалось. Рубен не вспыльчивый, не резкий, он редко бывает в плохом настроении. Не со мной, во всяком случае.

Печатаю ответ, не глядя на Рубена.

Конечно, как всегда. Целую.

Мистер Олива все никак не успокоится.

Ты знаешь, где меня найти. Все это очень несправедливо, Джо. Надеюсь, Р. добр к тебе. Ты знаешь, каким он может быть.

«Каким он может быть»?! Не могу спросить, что это значит. Это было бы странно. И я молчу, но все продолжаю думать над этим словами, разглядывая Лондон за окном автомобиля. Может быть, имеется в виду то, что Рубен иногда кажется грубым. А возможно и то, что он всегда предельно честен в том, что думает о людях и их поступках, читает нотации. Но не со мной.

Ни одно предположение не имеет смысла, и нет каких-то поводов прислать подобное сообщение.

– Он в порядке? – спрашивает Рубен, пока мы стоим на светофоре.

– Да, – вру я, – мы просто болтаем. – Мне нравится болтать с папой Рубена, и ему тоже.

Дверь открывает мама. Она высокая, непохожая на меня. Волосы уложены в старомодную высокую прическу. А вот с Уилфом они очень похожи: стройные, с глазами чуть навыкате, и оба очень манерные. Походка у них тяжелая, так что, когда мы остаемся ночевать, я всегда слышу, как она или Уилф топают, поднимаясь наверх. Когда мама рассказывает историю, которую считает действительно смешной, то выпячивает челюсть и сдерживается, как будто считает, что не должна смеяться.

– Ну и в чем все дело? – спрашивает она.

Ее тон сразу же меня раздражает. Как будто я ходячая неприятность и королева драмы. Они постоянно так обо мне думают. Я пытаюсь перехватить взгляд Рубена, но он смотрит строго вниз на коврик у двери. Однажды, по дороге домой, я отчитала его за то, что он фыркал весь рождественский ужин, и теперь он ведет себя менее враждебно, зато более печально.

Уилф уже в столовой во главе стола, папа наливает вино из графина. Рубен молча кивает им и садится на противоположном конце. Я сажусь рядом с ним, его рука ложится мне на колено и нежно сжимает его. Мама с папой садятся друг напротив друга и смотрят на нас выжидающе и слегка нетерпеливо. Я рада, что не беременна и мне придется им об этом говорить. Могу себе представить их легкие вымученные улыбки, скупые поздравления. Они не знают, что значит радоваться. Мои родители уверены, что обеспечили нам счастливое детство. Но вот эти скупые улыбки, их снисходительность, вздохи «Ох, Джоанна» – перечеркивают все хорошее. Я не достаточно смелая, чтобы заявить им об этом, ведь могу и ошибаться. А Уилф кажется достаточно счастливым, так что, возможно, мои страдания необоснованны…

Перевожу взгляд на Рубена. Я не могу рассказать им, но знаю, что сможет мой муж, они ему доверяют. В присутствии родни я становлюсь другой – худшей версией самой себя.

– Вечером в пятницу к Джо приставал мужчина, – начинает Рубен.