– Мне просто не повезло, правда? – не могу удержаться от вопроса.

– Конечно, – немедленно отвечает Рубен.

– Если бы ты работал в полиции, ты бы решила, что я виновна? – Раньше я предпочла не спрашивать и ничего не знать, но что-то изменилось.

– Как я могу? Ты же моя жена.

Даже после двух лет это слово вызывает трепет. Его жена. Единственная, кого он выбрал на всю жизнь.

– Но если бы не была ею?

Мы приближаемся к развязке, которую Рубен ненавидит, он вообще не любит водить в Лондоне. Он внимательно следит за дорогой и не слышит мой вопрос.

Решаю рассказать Лоре, прежде чем как она услышит от кого-нибудь еще. Рубен говорит, что информация может появиться в новостях, – в зависимости от того, что произойдет с Имраном в больнице. Нажимаю кнопку вызова трясущимся пальцем.

– Это про ту пятницу, – говорю я, как только она берет трубку. У меня резкий тон, за которым я пытаюсь скрыть смущение от того, что ничего не сказала ей раньше. Ведь ее это тоже касается. Лора никогда бы не попала в такую передрягу. В любом случае лучше ей узнать до того, как Сара вызовет ее давать показания.

– Что про пятницу?

– Я думала, что меня преследует тот парень, Сэдик, – я стараюсь говорить так же спокойно, как Рубен, но не получается.

– И?

– Но оказалось, что это был не он. А я думала, что… – Я сглатываю. Как же я буду вести себя на перекрестном опросе на месте обвиняемого, если не могу справиться даже с рассказом лучшей подруге?

Лора ничего не говорит, ждет. Могу представить себе, как она расчесывает рукой волосы, щурит глаза и пытается осознать, о чем я.

Рассказываю ей все, кроме той одной лжи.

– Они не могут тебя осудить, – заявляет Лора. – Это всего лишь невинная ошибка с твоей стороны.

– Это закон.

– Значит закон ошибается. Что ты должна была делать, ждать, пока тебя убьют?

– Видимо.

– Господи, не могу в это поверить.

– Да, это был не лучший вечер, – соглашаюсь я со слабым смешком.

Лора молчит некоторое время и потом говорит:

– Ну, а в тот вечер пришла домой и съела пиццу.

Мы обе смеемся. За это я ее и люблю.

Рубен рассказал обо всем на моей работе, и руководство попросило о встрече. Сегодня.

Я лишь наполовину осознаю все события. Они появляются на периферии моего зрения, как планеты, вращающиеся вокруг солнца. Рубен спрашивал, надо ли сообщить на работу, и я помню, что согласилась. А еще отчетливее помню, что, прижимая пакетик чая к стенке белой чашки, была поражена мыслью, что у меня впереди очень ограниченное количество чашек чая на свободе. Что еще сотня или даже меньше, и следующую чашку я выпью в тюрьме. Испугавшись, я вылила чай в раковину.

Новости распространяются быстро. Коллега прислала сообщение, что она в шоке и не может поверить, что против меня могут быть выдвинуты подобные обвинения. Я не нашлась, что ответить.

Мы с Рубеном оба молчим, приближаясь к Библиотеке Хаммерсмита и офисным зданиям позади нее. Мы оба знаем, что служба государственных библиотек не позволит мне продолжать работу. В конце концов, именно государство обвиняет меня в причинении тяжкого вреда здоровью.

Рубен останавливается, держась за ручку двери, и вопросительно поднимает брови. Я киваю. Хочу, чтобы он пошел со мной.

Все проходит быстро, но болезненно. Я подозреваемая и не считаюсь невиновной до тех пор, пока не будет доказана моя вина – звучит абсурдно, да. Эд смотрит на меня с выражением, которое я вначале принимаю за смущение, но позже – уже лежа в кровати в 4 утра – я понимаю, это был страх.

Он боится меня и того, что я могу сделать.

В полдень следующего дня я иду отмечаться в полицейский участок. Я должна являться туда каждый день.

Снова идет снег.

У стойки уже стоит человек с датчиком, отслеживающим передвижения, на лодыжке, и я сажусь на один из серых стульев, прикрученных к полу. Датчик похож на широкий фитнес-браслет, и у него серый экран с глазком, как у веб-камеры. Обтягивающие джинсы парня смялись вокруг датчика. Он явно носит его недавно: спрашивает, как ему принимать теперь душ, активно жестикулируя правой рукой и подтянув вверх левую ногу, как танцор. Женщина за стойкой скучающим тоном поясняет, что датчик водонепроницаемый. Парень ругается, и она грозится сообщить о неподобающем поведении.

Отходя от стойки, мужчина звонит по телефону:

– Я закончил. Теперь на мне постоянно будет какая-то дрянь.

Я моргаю, старясь его игнорировать. Может, у полиции не будет ко мне вопросов, пока я сижу спокойно с сумочкой на коленках.

У меня нет датчика, никаких особых ограничений кроме ежедневных отметок: каждый день, даже в выходные, просто чтобы доказать, что я здесь. Бессмысленное повторение.

Пока я стояла у стойки, зашли две женщины, обе худые и болезненного вида.

– Отметиться, принять метадон и по магазинам, – говорит одна другой.

Я вздрагиваю всем телом и смотрю на них. Накатывает странное чувство – укол зависти. Я завидую тому, что для этих женщин нет ничего шокирующего в происходящем, что они не считают, что их жизни разрушены. Слушания в судах, выход под залог – это рутина для них, ерунда, просто раздражающий фактор, как мухи в летний зной.

– Слышала о твоем деле, – говорит мне женщина за стойкой. – Что бы там ни было, я на твой стороне. Он заслужил.

Я не поправляю ее, не напоминаю о своей ошибке. Просто киваю и благодарю.

– Мама звонила, – сообщаю я Рубену.

Я сижу у кухонного стола, пока муж режет лук. Сколько тысяч раз я вот так наблюдала, как он режет и обжаривает лук? Мне нравится тепло и запах кухни, возможность отвлечься. И еще один его талант, такой же, как игра на пианино. Это одна из причин, по которой мы не хотим переезжать: нам нравится теснота и близость в нашей квартирке.

Рубен не отвечает, это похоже на него. Он дает мне говорить, если я этого хочу, или молчать.

– По городскому телефону, – уточняю я.

Рубен ловит мой взгляд и улыбается.

– Ну конечно.

Мама всегда звонит по городскому. Лучше бы она научилась отправлять письма по электронной почте или писать смс, которые можно было бы вежливо игнорировать. Или хотя бы звонить на мобильный, чтобы я видела имя контакта. Я взяла трубку городского не думая, надеясь на хорошие новости – от полиции, от адвоката, от жертвы, которая бы сказала, что хочет отозвать обвинения, – но это была моя мама.

– Она не извинилась, но снова пригласила нас в гости на этих выходных.

– Зачем нам возвращаться в тот дом, где с нами были грубы?