– Потому что они моя семья.

Мои мысли вращаются вокруг старых новостных сообщений, которые я не то чтобы слушала, но их подробности каким-то образом зацепились в памяти. Отвергнутые заключенные, выпущенные на волю, но им некуда идти. И в этом виновата не система исполнения наказаний, а их родственники. Я не могла допустить, чтобы такое со мной случилось.

– Тебе они не нужны, – говорит он. – Сборище придурков.

– Я думаю, что она понимает – немного…

– Она же тоже женщина, – Рубен кивает, доставая из пакета вторую луковицу.

Уверена, что он бы не выражался так грубо, если бы не злился. Луковая шелуха падает на пол, он поднимает ее и отправляет в мусорку, затем наклоняется снова – за крохотным, почти невидимым кусочком и выбрасывает его тоже.

– Не будь таким мизантропом, – ни с того, ни с сего говорю я.

– Я и есть мизантроп. – Рубен пожимает плечами, и нож трясется у него в руках.

Снаружи идет мокрый снег. У нас на кухне круглое окно, и когда Рубена нет рядом, я притворяюсь, что наша квартира – это корабль, мне предстоит составить метеорологический прогноз для судоходства, пока кипит чайник. Я люблю следить за погодой через это окошко. Летом мир из него выглядит как террариум, и я воображаю себя ящерицей.

Муж смотрит на меня и добавляет:

– Не поедем, если ты не хочешь. Делай то, что нравится.

– Не все так просто.

В его-то мире все просто. Вещи, которые правильные – они правильные, а если неправильные – значит неправильные. Я смотрю на него, пока он обрезает верхушки и хвостики лука.

Рубен почесывает подбородок, и я замечаю, какой он уставший. В другой день – в другой жизни – я бы пошутила над его рыжей бородой, сказав, что он съел слишком много морковки. Он бы посмотрел в ответ насмешливо и легко улыбнулся.

– Кому ты уже рассказала? – Он обходит мою иррациональность, как плевок на тротуаре.

Я благодарна за это, хотя это и кажется неприятным. Его слова напоминают мне об очень специфическом периоде моей жизни, когда мне было семнадцать лет.

«Кому расскажем?» – спросил папа, когда я получила письмо. Это было нашим особым моментом. Он пришел в мою комнату с телефонной трубкой в руках и своей записной книжкой, и мы начали выбирать достойных.

«Джоанна поступила в Оксфорд», – повторял он снова и снова. Это было приятно. И тот вечер, один недолгий вечер, определил весь мой подростковый период.

Я смотрю на Рубена, выражение его глаз изменилось, а тело напряжено.

– Лоре, и больше никому.

Он кивает, уголки рта слегка опущены, взгляд прикован ко мне. Думаю, он понимает, что это – мой позор.

– Чем ты сегодня занималась? – Муж пытается завязать легкий разговор, и это непохоже на него.

Эту беседу он выстраивает как общение с непослушным ребенком, который не хочет идти в школу, но его все равно поторапливают.

– Ходила в полицейский участок, все по тому же поводу. Провела там вечность.

Выражение его лица изменилось всего на секунду, но я успела заметить. Осуждение.

«Ты знаешь, каким он может быть».

Отворачиваюсь. Я должна буду отмечаться в полиции еще шесть месяцев. Даже после позднего воскресного завтрака. Я буду ходить туда каждый божий день вместо работы. Несмотря на простуду, грипп или отравление. И он это знает.

Больше нельзя встать в одиннадцать утра и вместе принимать в ванну. Визит в участок стал краеугольным камнем моего дня.

Я устраиваюсь в кабинете Рубена и бесцельно открываю свой ноутбук. Он возвращает меня к жизни. В нем хранится заявление на грант на курс искусства, который я, очевидно, даже не смогу закончить. Я собиралась написать роман. Даже открыла новый файл и написала «Я» наверху чистой страницы, на этом дело закончилось. Мне неловко от этих воспоминаний, и я снова закрываю ноутбук, поворачиваюсь в кресле и смотрю на пустую кровать. Слышу, как Рубен идет из кухни.

– Прогуляемся, пока готовится еда? – Ловлю его взгляд в дверную щель. Виден только один глаз и половина брови, ничего больше.

– Давай.

– Там холодно, – предупреждает Рубен.

– Ага.

Он открывает дверь:

– Достать тебе подарочное пальто? – Муж смотрит мимо меня – на ноутбук.

Скорее всего, он видел заявку на грант, у нас один компьютер на двоих. Но он никогда сам не заговорит об этом, не захочет меня смущать. Зато скажет, что будет счастлив, даже если я буду решать судоку до конца своей жизни, если мне того хочется.

– Оно у судмедэкспертов, – отвечаю я. Прекрасное пальто, которое он купил мне на день рождения.

Муж морщится, словно допустил оплошность на рабочей встрече, а не обидел свою жену, с которой знаком уже девять лет.

– Извини, – говорит он, слегка отодвигаясь от меня.

– Нет, это ты прости.

Я делаю шаг к нему. Но он отступает еще, глаза смотрят на меня настороженно, голова слегка откинута назад. Неужели он тоже меня боится, как и все остальные? Неужели они все задаются вопросом, на что еще я способна?

Внезапно мне хочется почувствовать прикосновение его кожи к моей. Его руки, обнимающие и защищающие меня. Его теплую щеку, прижатую с моей. Мягкие, полные губы – я люблю их, то, как они вздрагивают за секунду до поцелуя. И услышать хриплые тихие слова, сказанные только для меня.

Я делаю шаг к нему навстречу и кладу руку ему на плечо, ожидая, что он крепко обнимет меня, несмотря ни на что. И будет любить вопреки всему.

И он обнял меня, но перед этим замешкался буквально на секунду. Это было едва заметно, но я почувствовала. Он не хотел этого делать, но решил, что должен.

Когда муж обнимает меня, я чувствую, как он вздрагивает. И даже вижу это мимолетное движение в зеркале, висящем над кроватью. Зеркало я купила, когда прочитала о том, что оно сделает комнату визуально больше, а у меня было желание обставить ее в минималистическом скандинавском стиле.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

– Ничего, – говорит он предсказуемо. – Ничего.

Молчание

Сейчас мой вес пятьдесят один килограмм.

Теперь я взвешиваюсь регулярно, со странным восторгом наблюдая за тем, как копятся внутри меня секреты, а вес падает. Но хватит смотреть на цифры, пора собираться на работу.

Должно быть, это профессия моей мечты – библиотекарь. Я с детства любила читать – на моей прикроватной тумбочке всегда лежит книжка с завернутым уголком, – но я хотела и чего-то… большего. Большего, нежели книги, и проверка задолженностей, и напоминание о том, что в конце рабочего дня надо заправить автобус. Одной любви к книгам не хватает.