– О, высказывать некоторые мысли, наблюдать, как люди на нихреагируют, ведь им приходится обдумывать свои ответы. – Он замолчал, хотя мысльего продолжала трудиться. – Для преступника высказывания приобретают свойтайный, подспудный смысл, а для невинного… – Он опять замолчал, пытаясь пойматькакую-то неосознанную мысль. Филип вскинул глаза и спросил: – Ты даже не хочешьпомочь невинному, Мэри?

– Нет! – Слово непроизвольно слетело с ее губ. Она подошла кнему и опустилась на колени у кресла. – Не хочу, чтобы ты вмешивался в этуисторию, Фил. Не вздумай расставлять людям ловушки. Пусть дело идет своимчередом. Бога ради, пусть все идет, как идет!

Филип приподнял брови.

– Поживем – увидим, – сказал он. И положил руки на еегладкую золотистую голову.

Майкл Эрджайл лежал на кровати без сна и напряженновглядывался в темноту.

Мысль сновала, как белка в колесе, постоянно возвращаясь кпрошлому. Почему он не мог избавиться от воспоминаний? Почему перебирал год загодом прожитую жизнь? Какое это имело значение? Отчего столь явственновспоминалась ему неопрятная, но веселенькая комната в лондонской трущобе, гдеон обитал? Как там было интересно и весело! А уличные забавы, когда онисходились с другими мальчишками стенка на стенку! А его мама со сверкающимизолотистыми волосами! Косметику она применяла дешевую, это он осознал, когда повзрослел.Иногда его настигала ее неожиданная ярость, сопровождаемая увесистыми шлепками(джин, разумеется), а временами приводила в восторг ее бесшабашная веселость,порожденная хорошим настроением. С каким аппетитом они уплетали за ужином рыбус жареной картошкой, а мама пела душещипательные романсы. Изредка она ходила вкино, конечно, в сопровождении какого-нибудь дяди… так его заставляли ихназывать. Его собственный отец слинял уже в раннем детстве, когда отцовскийоблик еще не отложился в памяти ребенка. Мать не баловала сына, но невытерпела, когда очередной дядя как-то поднял на него руку. «Оставь нашего Микив покое», – сказала она.

А потом наступила эта потрясающая война. Ожиданиегитлеровских бомбардировщиков, завывание сирен, стоны, минометы, бессонные ночив метро. Вот это да! Вся улица была там с сандвичами и лимонадом. Поездакуда-то мчались почти всю ночь. Вот жизнь была, да! Событий хоть отбавляй!

После они привезли его сюда – в деревню. Захолустноеместечко, где ничего интересного не случалось.

«Ты вернешься обратно, душенька, когда все закончится», –пообещала мама, но произнесла она это как-то рассеянно, и он даже ей неповерил. Казалось, ей никакого дела не было до того, куда он уезжает. Отчего жеона сама не поехала? Многих детей с их улицы увезли вместе с мамами. А его матьуезжать не захотела и отправилась на север с новым дядей, «дядей Гарри»,работать на военном складе. Ему бы сразу это понять, хотя и трогательное былопрощание. Он не нужен ей… Джин ей нужен, джин да еще всякие дяди…

Он здесь будто в плену, в заключении, кормят его какой-тодиковинной, безвкусной, но «полезной для здоровья» пищей; спать отправляют,подумать страшно, в шесть часов после дурацкого ужина с молоком и бисквитами;сон не идет, плакать хочется, вволю под одеялом наплачешься при мыслях о маме идоме.

И все из-за этой женщины! Она забрала его, никуда неотпускала. И все лезла со своими наставлениями, заставляла играть в какие-тоглупые игры. Чего-то от него добивалась, а чего – непонятно. Ладно. Можно подождать.Он терпеливый! Когда-нибудь наступит же такой славный денек, и он поедет домой.Домой, к своим улицам, мальчикам, сверкающим красным автобусам, метро, рыбе скартошкой, потоку автомобилей, бегающим по чердакам кошкам… С ума сойдешь, едваподумаешь об этих радостях. Надо ждать. Не вечно же война будет идти. Онзастрял в этом дурацком местечке, а Лондон весь разбомбили, половина Лондонасгорела. Ого! Сколько же там огня, и людей убивают, и дома рушатся.

Воображение живо нарисовало разноцветное зарево. Ничего.Когда война кончится, он возвратится к маме. Вот она удивится, увидев его,такого большого.

Мики захрипел от досады.

Война закончилась. Нет больше Гитлера и Муссолини… Детиразъехались по домам. Скоро уже… Но вот она возвращается из Лондона и говорит,что он останется в «Солнечном гнездышке» и будет ее маленьким мальчиком…

Он спросил: «Где мама? Погибла?»

Если бы ее убило бомбой… что ж, было бы не так страшно. Умногих мальчиков матери погибли.

Но миссис Эрджайл сказала «нет», ее не убили. Но работа унее довольно тяжелая, не может она присматривать за ребенком… Многое еще онаговорила, успокаивала его, а он не слушал ее… Мама его не любит, не хочет, чтобон возвратился… Теперь ему здесь оставаться, навсегда…

Он стал прятаться по углам в надежде подслушать взрослыеразговоры и наконец кое-что услышал, несколько слов, сказанных миссис Эрджайлсвоему мужу. «Лишь обрадовалась, что от него избавилась, совершеннобезучастна»… и еще что-то про сто фунтов. Так вот в чем дело, мать продала егоза сотню фунтов…

Унижение, боль… никогда этого не забыть…

Она купила его! Он видел в ней воплощение власти,могущественной, враждебной, а он рядом с ней такой маленький, беспомощный. Ноон вырастет, станет сильным, мужчиной. И тогда он убьет ее…

При этой мысли Мики успокаивался.

Позже, когда его отвезли в школу, жизнь немного наладилась.Каникулы были ему ненавистны… из-за нее. Все для него было готово, все былоустроено, его ожидали подарки. И кругом удивление: почему вдруг такоебезразличие? Он ненавидел, когда она целовала его… И после часто испытывалнаслаждение, если удавалось расстроить ее идиотские замыслы. Работать в банке?В нефтяной компании? Нет. Он сам подыщет себе работу.

Поступив в университет, он попытался отыскать мать. Узнал,что несколько лет назад она погибла в автомобильной катастрофе по винесидевшего за рулем своего пьяного дружка.

Почему же все это не уходит из памяти? Почему он невспоминает хорошее, не радуется жизни? Он и сам этого не знает.

И вот… что же произошло? Она умерла, можно ли в этоповерить? Вспомнилось, как она купила его за жалкую сотню. Она могла купитьвсе, что угодно, – дома, машины… и даже детей, которых у нее не было. Значит,она могущественна, как сам Господь!

Но оказалось, что совсем не могущественна. Трахнули кочергойпо затылку, и стала трупом, который от любого другого трупа не отличишь!

Значит, она умерла? О чем же он тревожится? Что же еготяготит? А то, что теперь ее нельзя более ненавидеть, она мертва.

Перед ним находилась Смерть…

Он почувствовал, что ненависть его испарилась, почувствовали испугался…