– Она получила хороший урок, как говорили во времена моеймолодости, – отозвался Макмастер. – Разумеется, такая наука никому не по вкусу.Хестер она тоже не понравилась.

Дональд Крейг, волнуясь, продолжал:

– В ней продолжало бушевать возмущение, и тайная неприязнь кматери лишь усилилась от того, что скрепя сердце пришлось признать ее правоту.Хестер пришлось признать, что актриса из нее не получилась, а человек, которомуона отдала свое сердце, оказался этого не достоин. «Ты всегда можешь положитьсяна свою мать». Для многих юных созданий нет ничего горше на свете, чемсознавать эту простую истину.

– Да, – подтвердил Макмастер. – И для бедной миссис Эрджайлэто был тяжелый период, хотя она и не отдавала себе в этом отчета. В своем умеи проницательности она не сомневалась, хитрить и изворачиваться не умела,апломба ей было не занимать. Ее энергия и безапелляционные суждения придавалией уверенности и вселяли в нее чувство превосходства. В семье миссис Эрджайл сэтим не только мирились, но, более того, должны были восхищаться ее действиями.Печально, тяжело, но ничего не поделаешь. А молодые люди не выносят родителей,уверенных в своей непогрешимости и не скрывающих своего превосходства.

– Конечно, – согласился Дональд Крейг, – понимаю. Ипоскольку мне это совершенно ясно, я почувствовал… усомнился… – Он замолчал.

– Лучше я скажу за тебя, ладно, Дон? – ласково произнесМакмастер. – Ты страшишься, что Хестер, подслушав, как Джако поругался сматерью, сочла момент благоприятным для свержения ненавистной тирании, тираниивысокомерного превосходства своей матери. Решив так, она вошла в комнату, взялакочергу и убила ее. Этого ты боишься, не так ли?

Молодой человек удрученно кивнул:

– Не совсем. Не верю этому, но… но чувствую… чувствую, чтотакое могло произойти. Я не считаю, что Хестер взбалмошна, неуравновешенна… Ноона молода, не нашла еще себя, своего места в жизни, вот и свихнулась. Я всех вэтой семье перебрал и ни на ком не остановился, пока не добрался до Хестер. Итут… тут не поручусь.

– Понятно, – сказал Макмастер. – Понятно.

– Я ее не обвиняю, – торопливо проговорил Дон. – Думаю,бедное дитя само не ведало, что творило. Даже не назову это убийством. Скорееречь идет о неустойчивости эмоционального состояния, бунте, страстном желанииосвободиться, уверенности, что, пока жива мать, она будет лишенасамостоятельности.

– Вполне возможно, этот мотив, хоть он довольно своеобразен,заслуживает внимания, – высказал свое соображение Макмастер. – Но он не будетвыглядеть убедительным в глазах правосудия. Стремление к независимости, желаниеизбавиться от давления со стороны более сильной личности. Поскольку послесмерти миссис Эрджайл никто из семьи не унаследовал крупной суммы денег, законне примет этот мотив во внимание. Но могу себе представить, что даже финансовойнезависимости у них не было, ведь миссис Эрджайл имела достаточно сильноевлияние во всех фондах, управлявших их состоянием. О да, ее смерть всехосвободила. Не одну только Хестер, мой мальчик! Эта смерть позволила Леожениться на другой женщине, позволила Мэри ухаживать за мужем по своемуусмотрению, позволила Мики жить, как ему нравится. Даже маленькая смуглянкаТина, просиживающая целыми днями в библиотеке, тоже могла стремиться к самостоятельности.

– Поэтому я и пришел к тебе, чтобы посоветоваться, – сказалДональд. – Я должен услышать твое мнение: веришь ли ты в такую возможность?

– Насчет Хестер?

– Да.

– Думаю, такое могло произойти, – протянул Макмастер. – Нокак было в действительности, не знаю.

– Значит, подобную возможность ты не отрицаешь?

– Нет. Я не считаю невероятным твое предположение, оно нелишено некоторого смысла. Но это всего лишь предположение, Дональд.

– Оно не лишено оснований, Мак. – Крейг удрученно вздохнул.– Одно мне сейчас необходимо выяснить. Если Хестер расскажет мне, если онапризнается, тогда… тогда все будет в порядке. Мы поженимся. Я буду о нейзаботиться.

– Хорошо, что помощник инспектора Хьюш не слышит тебя, –сухо произнес Макмастер.

– Я преклоняюсь перед законом, – заявил Дональд, – но ты жесам знаешь, Мак, как с помощью разных психологических уловок в судах выуживаютдоказательства. На мой взгляд, имел место несчастный случай, а не хладнокровноеубийство и даже не убийство в состоянии аффекта.

– Ты ее любишь, – констатировал Макмастер.

– Наш разговор доверительный?

– Само собой разумеется.

– Я лишь сказал, что, если Хестер мне признается, мыпроживем вместе всю жизнь. Но она должна признаться. Я не могу жить с ней вневедении.

– Значит, ты хочешь, чтобы между вами не существовалонедомолвок?

– Как бы ты поступил на моем месте?

– Не знаю. Если бы что-то подобное произошло в мое время и ябы любил девушку, то, наверное, не сомневался бы в ее невиновности.

– Речь идет не о виновности или невиновности, а о том, чтомне необходимо знать правду.

– И если она все-таки убила свою мать, ты готов жениться наней и наслаждаться семейным счастьем?

– Да.

– Не заблуждайся, мой дорогой! Ты будешь терзатьсясомнениями, не слишком ли горек кофе у тебя в чашке, не слишком ли увесистаякочерга валяется возле камина. И она поймет, о чем ты думаешь. Нет, так ничегоне выйдет.

– Не сомневаюсь, мистер Маршалл, вы оцените весомостьпричин, заставивших меня попросить вас сюда приехать.

– Безусловно, – подтвердил адвокат. – Если бы вы мне этогоне предложили, мистер Эрджайл, я бы приехал без вашего приглашения. Сообщениепоявилось сегодня во всех утренних газетах, и, несомненно, кое-какие изданиявновь с удовольствием примутся смаковать эту историю.

– Нам уже позвонили из некоторых газет и просили датьинтервью, – сказала Мэри Дюрант.

– Этого следовало ожидать. Я посоветовал бы вам воздержатьсяот любых комментариев. Естественно, вы счастливы и благодарны, но предпочитаетене обсуждать этот вопрос.

– Помощник инспектора Хьюш, расследовавший в свое время этодело, просил разрешения приехать завтра утром и поговорить с нами, – сообщилЛео.

– Да. Боюсь, что неизбежно возобновление расследования поэтому делу, хотя, впрочем, сомневаюсь, сможет ли полиция достичь каких-либоконкретных результатов. Как ни говори, два года прошло, и многое из того, чтокогда-то помнилось, теперь окончательно забылось. Жаль, разумеется, да ничем непоможешь.