— Вроде того.

— А твой учитель? Ты не можешь играть с ним вдвоем?

— Могу, конечно, только он тоже играет на скрипке и всегда берет себе более трудную партию, ту самую, которую хотелось бы сыграть мне.

— И что тебе нравится играть вдвоем?

— Ты видел фильм «Хозяин морей»?

— Нет. Это о чем?

— Об одном корабле из британской армады, который преследует французских корсаров в эпоху Наполеона. Капитан судна, это Рассел Кроу, играет на скрипке, а корабельный врач, его друг, на виолончели, и они развлекаются вдвоем, играя квинтет Боккерини.

— Квинтет вдвоем? Как это может быть?

— Не знаю, но вот это мне нравится играть: «Квинтетино» Боккерини из «Хозяина морей».

Посомневавшись, стоит ли говорить, Пердомо все-таки решился:

— Твоему отцу поручено поймать человека, убившего Ане.

— Отлично! — радостно воскликнул мальчик, словно ему сообщили, что его любимая команда заключила контракт с лучшим футболистом сезона.

— Это значит, мне придется общаться со множеством музыкантов, вот я и смогу спросить их, не может ли кто аккомпанировать тебе в твоем «квинтете на двоих».

— Но сначала ты должен посмотреть одну вещь, папа. И пообещай, что не будешь сердиться.

Серьезное лицо Грегорио казалось совсем взрослым. Пердомо представил себя директором банка, который собирается сообщить клиенту, что отказывается предоставить ему кредит.

— Я не могу ничего обещать. Могу только сказать, что бы ты мне ни показал, я буду сердиться гораздо меньше, чем ты на меня, когда я отказываюсь выполнять твои капризы.

Грегорио повел отца в свою спальню и, достав из футляра скрипку, продемонстрировал гриф инструмента, отклеившийся от корпуса в результате удара, который пришелся точно по колковой коробке.

Пердомо несколько секунд стоял с открытым ртом, не в состоянии сказать ни слова.

— Но что случилось? Ты использовал скрипку как спортивный молот? Вот почему я тебя не слышал в последнее время!

— Значит, ты не сердишься, что я уронил ее на пол?

— С каждым может случиться. Ну и я думаю, ты ждешь, что я отдам ее в ремонт, верно?

— Да, конечно, — сказал мальчик не очень уверенно. — Но должен тебе сказать, папа, это недешево.

— Пусть это тебя не беспокоит.

Видя, что сын хочет еще что-то сказать, но не решается, Пердомо спросил:

— Скажи-ка, а это не уловка, чтобы я купил тебе новую скрипку?

— Нет, папа.

— Тогда почему у меня странное ощущение, что ты рассказал мне об этой поломке не все?

— Это произошло в метро.

— Я говорил тебе, что не против, чтобы ты ездил в метро, во всяком случае, когда ты не один. С кем ты ехал?

— Ты не понял, папа. Я не ехал в метро. Я играл.

Пердомо ответил не сразу, потому что не был уверен, что хорошо расслышал, и попросил Грегорио повторить, что он сказал.

— Погоди, погоди, мой сын тринадцати лет играл в мадридском метро, чтобы ему бросали монетки? Когда это было?

— Это было не ради денег, а на спор. Ты согласен, что когда Джошуа Белл…

— Кто?

— Скрипач-виртуоз из Штатов. У него Страдивари. И он решил сыграть в метро в Вашингтоне, чтобы выяснить, сколько народу остановится его послушать. Он только что три дня подряд собирал полный концертный зал в Бостоне, несмотря на то что билеты стоили по сотне евро. Но в метро около него почти никто не остановился.

— А что был за спор? С кем ты спорил?

— С двумя приятелями из колледжа. Я говорил им, что причина, по которой люди не останавливались, не в том, что они не любят скрипку. Они не останавливались, потому что Джошуа Белл выбрал пьесу Баха, в которой нет ни ритма, ни мелодии, — «Чакону». Если бы он сыграл «Размышление» из «Таис» или какую-то другую, более известную вещь, около него собрался бы народ, как около меня.

— Невероятно! Значит, ты преуспел там, где виртуоз потерпел неудачу? И это в Испании, где самая классическая музыка — это «Пакито-чоколатеро»!

— Если ты мне не веришь, посмотри на фотографию, которую сделал Дани моим мобильником.

Грегорио вытащил из кармана телефон и показал снимок, на котором был виден мальчик в окружении по меньшей мере тридцати человек.

— Погоди минутку. Твоим мобильником? Давно ли у тебя мобильник?

— В первый день нам удалось собрать шестьдесят семь евро. И мы вернулись в другой раз, и вот тогда у меня упала скрипка.

Пердомо чуть не расхохотался, но сдержался и напустил на себя серьезный вид.

— Все, что я вижу здесь, — это мальчик, но он очень далеко. Откуда мне знать, что это ты?

Грегорио заметно расстроился из-за того, что отец не поверил в его успешное выступление:

— Папа, ну посмотри на одежду! Ты эту куртку, красную с белым, видел на мне сотни раз!

Увидев вполне ожидаемую реакцию мальчика, Пердомо дал волю веселью:

— Скажи, какую вещь ты выбрал, чтобы превзойти этого скрипача?

— Я вспомнил, как ты всегда говорил, что «Битлз» были как Шуберт двадцатого века. А поскольку у нас в гостиной стоят все твои диски, я их прослушивал, чтобы найти привязчивую мелодию.

— Уже за одно то, что выбрал «Битлз», ты заслуживаешь награды!

— Я играл «Восемь дней в неделю», очень живо.

В ответ Пердомо начал напевать песню, отбивая ритм ладонями: «Ain’t got nothin’ but love, babe, eight days a week».[11]

Грегорио почувствовал себя неловко оттого, как мало изящества было в движениях отца:

— Довольно, папа.

Пердомо заверил мальчика, что на этой же неделе они решат вопрос со скрипкой, но сначала заставил его пообещать, что тот больше не станет демонстрировать свои музыкальные способности в метро.

— Несколько месяцев назад группа неонацистов убила мальчика в Легаспи. А кражи и нападения происходят каждый день.

— Но все время становится все больше камер, папа, — ответил ему сын. — И скоро начнут действовать патрули с собаками. Мне кажется, я в метро в большей безопасности, чем на улице.

— Тебе только тринадцать, Грегорио. Мальчик тринадцати лет в наше время не может чувствовать себя в безопасности нигде. Тем более со скрипкой, какую мы, возможно, тебе купим.

Мальчик пришел в восторг от мысли, что наконец станет обладателем хорошего инструмента. Пердомо не стал говорить, что теперь у него есть прекрасный повод позвонить Элене Кальдерон.