Она ушла готовить кофе, и Пердомо в ожидании ее возвращения сел на кушетку. Так как дверь осталась открытой, до него издалека доносились диалоги мыльной оперы, которая шла по телевизору. Ему запомнилась совершенно невероятная реплика: «Я женщина, и боролась за тебя как женщина». Пердомо с горечью подумал, что на постановку подобной чуши уходят деньги налогоплательщиков, в том числе его собственные.

Через несколько минут вошла Ордоньес с небольшим подносом, на котором стояла одна чашка.

— Я не буду. Я достаточно нервничаю из-за детей, чтобы еще вливать в себя кофеин.

— Для чего эти игрушки? — спросил Пердомо, показывая на пол, где лежали детали «Лего», а также поезда, шарики и предметы, которые он не сумел опознать.

Ордоньес села в кресло психоаналитика, как будто собиралась начать сеанс, и объяснила:

— Детей нельзя положить на пресловутую кушетку, на которой сейчас сидите вы. Техника, которую разработала Мелани Кляйн, состоит в том, чтобы интерпретировать свободную игру ребенка.

— Понимаю. Тогда зачем вам кушетка?

— Время от времени мне приходится заниматься с кем-то из взрослых. Я это делаю, чтобы заработать себе на пропитание, когда мало работы с детьми.

Делая первый глоток кофе, Пердомо заметил, что Ордоньес внимательно изучает его взглядом, словно дает психологическую оценку, и почувствовал себя неловко. Психолог пояснила:

— Если бы мы проводили сеанс, мне бы пришлось интерпретировать тот факт, что вы по собственной воле сели на кушетку для пациентов.

— Вы хотите, чтобы я пересел? — спросил Пердомо, простодушие которого иногда граничило с глупостью.

— Нет, оставайтесь там, где сидите. Я только попыталась понять, не значит ли, что, сев на кушетку, вы таким образом бессознательно сделали выбор.

Пердомо помедлил несколько секунд, переваривая слова психолога, а когда в конце концов понял, озабоченно спросил:

— Вы считаете, что мне нужна терапия и я выразил это невербальным способом?

— Я говорила не всерьез. На самом деле бессознательные ошибки, сделанные вне психоаналитического контекста переноса и контрпереноса, не подлежат интерпретации. Достаточно сахара?

— Кофе замечательный, спасибо.

— У меня через полчаса пациент, лучше, если мы сразу перейдем к делу, — заметила психолог.

Хотя она поторопила его, в том, как она это сделала, не чувствовалось никакой невежливости. Напротив, она произнесла фразу тоном, в котором можно было услышать: «Мне очень хочется поговорить с вами, и я хочу использовать для этого все время, которым располагаю, до последней минуты».

Ордоньес прекрасно выглядела в темном костюме в полоску, который имела обыкновение надевать, чтобы произвести хорошее впечатление на родителей, приводивших к ней своих детей. Родители не присутствовали на сеансах, но, как правило, обменивались с ней несколькими фразами, когда оставляли детей в кабинете и потом возвращались за ними.

К своему удивлению, Пердомо обнаружил, что ему вдруг стало интересно, вдова ли Ордоньес, как и он, или просто не выходила замуж или развелась, но он тут же прогнал эти и другие мысли, чтобы сосредоточиться на проблеме, о которой шла речь.

— Как я уже сказал по телефону, по причине смерти моего коллеги, инспектора Мануэля Сальвадора, расследование убийства Ане Ларрасабаль поручено мне.

Казалось, психолог, словно хороший игрок в шахматы, продумала несколько вариантов ходов, потому что сразу сказала:

— И вы хотите знать, насколько я, как говорится, замешана в деле?

— Буду совершенно откровенен, сеньора Ордоньес. Я с уважением отношусь к методам всех моих коллег, — разумеется, если они не идут вразрез с законом, но у меня нет намерения рассчитывать на сотрудничество с вами ни в этом расследовании, ни в каком другом.

— Я прекрасно понимаю это, инспектор. В таком случае чему я обязана удовольствием принимать вас?

«Удовольствием принимать вас?» Пердомо не мог понять, заключена ли в этой фразе ирония, и это совсем сбило его с толку.

— Мне нужно, чтобы вы сказали, располагаете ли вы конфиденциальной информацией по этому делу и не передали ли вам мои коллеги какую-то улику, относящуюся к убийству, с тем, чтобы вы могли изучить ее без помех в тишине своего дома. Я слышал, что некоторым ясновидящим необходимо подержать в руках связанные с преступлением предметы, чтобы включилось то, что вы называете сверхчувственным восприятием.

— И в таком случае?

В тоне психолога по-прежнему не было и тени вызова. Манерой общения и игрой интонаций женщина добилась того, что диалог не превратился в противостояние. Она видела, что полицейский с самого начала держался очень напряженно, и не собиралась подливать масла в огонь. Пердомо ответил с самым суровым видом, на какой только был способен:

— Это было бы самое худшее. У нас была бы улика, которую нельзя предъявить на суде.

Ордоньес заметила, что инспектор допил кофе, забрала у него чашку и, поставив ее на письменный стол, приступила к объяснениям:

— Хочу рассказать, чтобы успокоить вас, каким образом я стала сотрудничать с полицией и до какой степени вовлечена в это конкретное расследование. Имейте в виду, что у меня в данный момент нет никаких материальных улик, относящихся к этому убийству, и не было раньше.

Пердомо, до сих пор ни одним движением не позволявший себе расслабиться, с облегчением улыбнулся:

— Это хорошие новости.

— До настоящего времени меня привлекали к расследованию всего несколько раз, и работала я исключительно с инспектором Сальвадором, причем всегда по его просьбе.

— Каким образом он вступил в контакт с вами?

— Мы познакомились, потому что у сына его сестры были кое-какие проблемы, и я занималась с ним некоторое время. Во время нашей первой встречи — я всегда провожу такие встречи с родителями, прежде чем начать терапию ребенка, — я уловила несколько мелочей, причем сама не подозревала, что заметила их благодаря экстрасенсорному восприятию.

— Я могу узнать, что именно вы уловили? — прервал ее инспектор.

— Это запрещено. Я не имею права злоупотреблять доверием пациента.

— Но ведь пациентом был мальчик, а не родители.

— В обоих случаях то, что я видела, было связано с мальчиком и имело эмоциональную окраску.

— Я понял. Продолжайте, пожалуйста.

— Мать Томаса, так зовут мальчика, должно быть, рассказала обо мне инспектору Сальвадору, и он как-то раз пришел попросить моей помощи в расследовании дела, которое казалось безнадежным.

— Вы помните, что это было за дело?

— Прекрасно помню и тем не менее настаиваю на сохранении профессиональной тайны.

Пердомо посмотрел на нее в некотором замешательстве, а затем возразил: