— Это люди, которые были связаны с этим делом. От следователя до судебного врача и его помощников, включая людей моей группы.

— Ты хочешь сказать, группы Сальвадора? Или ты считаешь себя его преемником?

— Пердомо, черт возьми, давай кончим дело миром, нам еще столько работать вместе.

— Это мы еще посмотрим. Что это за женщина в конце списка? Ты написал только телефон, но непонятно, из какого она отдела.

— Милагрос Ордоньес, ясновидящая, — ответил Вильянуэва, поглаживая свой галстук фисташкового цвета, который не остался бы незамеченным даже в сельве Амазонки.

— Ты что, меня разыгрываешь? Сальвадор использовал экстрасенсов при расследовании?

— Я хочу, чтобы ты знал, что я играю с тобой честно. Я не обязан был тебе говорить, даже Гальдон об этом не знает.

Пердомо недоверчиво покрутил головой, не отводя взгляда от написанной фамилии.

— Этого только не хватало! Мало того что эти фрики, как чума, заполонили все средства коммуникации, теперь они еще пролезают к нам в полицию.

— Ордоньес нельзя отнести к фрикам, — возразил Вильянуэва. — Она не всегда может сообщить нужную информацию, но в тех случаях, когда она говорила, что у нее есть данные, они всегда оказывались надежными.

— Не морочь мне голову, Вильянуэва, я на таких вещах собаку съел!

— Я-то тут при чем? Это Сальвадор консультировался с ней, когда следствие заходило в тупик.

— Ты хочешь сказать, что эта сеньора была вовлечена еще в какие-то расследования? В какие же?

— Не могу тебе сказать, Сальвадор не распространялся по поводу своих отношений с ней. Он никогда не позволял никому из сотрудников УДЕВ присутствовать на своих встречах с этой сеньорой.

— Тогда откуда ты знаешь, что он обращался к ней в связи с делом Ларрасабаль?

— Потому что три дня назад у него сломалась машина, и он попросил меня отвезти его к дому ясновидящей. Но не дал мне ее увидеть. Оставил меня дожидаться его на улице, и это длилось около часа.

— У него не было с ней любовной связи?

— Не думаю. Он любил расфрантиться, когда собирался покорять кого-нибудь, а тут был небрит и в рубашке, на которую смотреть страшно.

Пердомо заглянул в папку, которую отдал ему Вильянуэва, и вытащил еще один документ: разорванную надвое и склеенную скотчем партитуру, вложенную в пластиковый файл, чтобы не повредить отпечатков. На ней были написаны от руки следующие ноты:

— А это что?

— Это обнаружили в артистической скрипачки, когда мы туда пришли.

— Где?

— В корзине для бумаг.

— Криминалисты видели?

— Да. Там нет отпечатков жертвы, ноты написаны пастой биковской авторучки, бумага обычная.

— А ноты? Из какой вещи?

— Откуда я знаю? Мне никто об этом не говорил. Я могу идти?

— Нет. Что ты выяснил относительно смерти Сальвадора?

— До сих пор явного подозреваемого нет, хотя случай не вызывает сомнений: если скрипачку убила какая-то исламистская группа, а тип из мастерской, подложивший бомбу Сальвадору, араб, то понятно, что с ним расправились, чтобы он не занимался расследованием.

— Эти два убийства не связаны. Я разговаривал с криминалистами, и они мне сказали, что исламский след в деле Ларрасабаль — фальшивка. Этого я тоже не обязан был тебе говорить.

— Спасибо за информацию, мы квиты. Могу идти?

— Да. Но меня беспокоит эта ясновидящая. Обычно эти шарлатаны просят, чтобы полиция предоставила им какую-то вещь, принадлежавшую жертве. Если Сальвадор консультировался с ней по делу Ларрасабаль, боюсь, как бы у нее не осталась какая-то улика.

— Знаешь, это довольно просто узнать. Почему бы тебе не позвонить ей?

Через минуту после того, как младший инспектор Вильянуэва вышел из кабинета, Пердомо набрал номер ясновидящей и попал на автоответчик. Он оставил сообщение, назвав свою фамилию, должность и номер телефона. Через полчаса женщина перезвонила, и они договорились встретиться у нее дома в два часа.

Милагрос Ордоньес жила в домике в пригороде Мадрида, Посуэло-де-Аларкон, там же она принимала посетителей. Когда открылась дверь, он увидел женщину совсем иного типа, чем ожидал, — возможно, потому что представлял себе гадалку на картах Таро, каких обычно показывают по телевизору. Ни накрашенных губ, ни цыганских серег, ни цветастой шали на плечах. Женщина была невысокого роста, лет пятидесяти, с коротко стриженными седыми волосами, подчеркивавшими тонкие черты. Завитки на висках, как у подростка, обрамляли лицо. У нее были глаза цвета меда, умело подчеркнутые макияжем. Пердомо тут же отнес ее к разряду «зрелых красавиц».

— Добрый вечер, инспектор, — сказала она с едва заметной улыбкой, которая не сходила с ее губ в течение всего разговора. — Если вы дадите мне свой плащ, я его повешу в прихожей, и он не будет нам мешать.

Расставшись с плащом, инспектор принялся осматриваться, пытаясь понять, что представляет собой дом, куда он попал, и женщина, заметив это, сказала:

— Если вы ищете доску для спиритических сеансов, то напрасно теряете время.

Она говорила мягко, но в то же время совершенно определенно, что окончательно привело Пердомо в замешательство.

— Вы нисколько не похожи на практикующего парапсихолога, — заметил он.

— Я клинический психолог, специализируюсь на детях. И только время от времени по просьбе полиции применяю свои скромные экстрасенсорные способности при расследовании преступлений. Всегда бескорыстно, потому что на жизнь я зарабатываю, занимаясь интерпретацией бессознательного у детей с проблемами.

— Каких детей? — заинтересовался инспектор. — Как в «Шестом чувстве»?

Милагрос Ордоньес спокойно восприняла иронию инспектора и ответила:

— И даже еще более странных. Давайте пройдем в мой кабинет. В гостиной мы не сможем разговаривать, потому что там моя мама после обеда смотрит сериал. Хотите кофе?

— Да, спасибо. Черный, с сахаром. И немного.

— Значит, ристретто, — уточнила Ордоньес.

Она провела его в кабинет, где было очень немного вещей: большой лакированный стол, по виду старинный, переделанный в письменный, лампа на гнущейся ножке, кресло с подголовником, кушетка психоаналитика, игрушки на полу и фотография среднего размера на стене, на которой Пердомо, как ему показалось, немедленно узнал великую создательницу детективов Агату Кристи.

— Это Мелани Кляйн, — поправила его хозяйка. — Создательница английской школы психоанализа и одна из пионеров детского психоанализа.