как бы бодрствование, а противоположное, расслабленность, есть сон; бодрствование – забота, усидчивость, труд. Ум, наделенный и вооруженный смекалкой и остротой, – изобретатель всех наук и искусств; но старанье и опыт ему очень помогают, потому что благодаря старанию он, как некий мореплаватель, может и продвинуться дальше и открыть больше из того, что раньше было далеким и скрытым. Старанье оттачивает и изощряет лезвие ума и делает ловкость и смекалку все более послушными человеку; не зря о стоике Клеанфе говорили, что он заострял тупость ума ученьем и усердием, как точильным камнем. Итак, хотя сила и быстрота ума – дар природы, ум переходит к действию, когда его или толкают старание или нужда, или увлекает наслаждение, или захватывает восхищение величием и красотой предмета, причем тайное наслаждение и здесь его тоже ждет, если он сумеет проследить причины великих явлений. Затем влечет его и желание славы или денег и, наконец, питает и поддерживает надежда на завершение труда[45].

Как мы видим, Вивес был не против и материальной мотивации ораторского творчества. Но для него все мотивы наслаждения – общечеловеческие. Как и Эразм Роттердамский, Вивес считал, что женщины не хуже мужчин могут освоить все науки. Но он пошел даже дальше и считал, что женщины не хуже мужчин могут создавать науки, могут быть философами не хуже мужчин. Вероятно, после Пифагора никто так не чтил философские способности женщин, как Вивес. Но также Вивес признавал, что моду на искусство создает власть, у него впервые появляется и понятие интеллектуальной, или художественной, моды. До этого говорили просто о прогрессе искусств, как Данте, но не о случайных поветриях, определяющих при всей своей случайности все лицо эпохи:

Скажем, красноречие расцвело всего более в свободных республиках, в Афинах и в Риме, где оно было верной ступенью к высшим почестям и власти. <…> Когда государь бывает любителем того или иного искусства, в его правление все им начинают заниматься: при Александре было много военных, при Августе не было человека, который не кропал бы стихов, во времена Нерона по городам ходили певцы, скоморохи и кудесники, Адриан превратил всех в любителей древних писателей. В Риме в понтификат папы Льва весь город звенел песнями, при Юлии – оружием[46].

В конце концов Вивес признает прогресс в литературе и ораторском искусстве, так же как и в других науках. Древние, особенно классические греки, смотрели на мир слишком юными глазами, увлекаясь его разнообразием, поэтому у них было так много разных философских школ, методов, постоянных споров друг с другом. Аристотель был в каком-то смысле ребенком, которому все интересно. Тогда как сейчас развиваются опытные науки, развивается и ораторское искусство, потому что людям уже не интересно примирять враждующие философские школы хитроумными толкованиями. Им нужно прямое и очевидное слово; и его могут дать ораторы, читающие не только Цицерона и Вергилия, но и современную литературу:

Иногда говорят, что искусства совершенствовались до некоторого времени, а потом началось их падение, и поэтому мы должны читать и перечитывать только писателей эпохи расцвета. Но как о них судить, если считается зазорным даже прикасаться к другим? Я тоже вовсе не отрицаю за древними высокий ум, большой опыт и усердие исследователей и наставников, стремившихся в самом ясном виде передать свои знания потомству; но плохо думают о природе люди, полагающие, что ее истощили первые или вторые роды. Почему они не верят, что сами, постаравшись, могут чего-то добиться? Самое простое и незатейливое искусство таит в себе бесконечные возможности, способные вечно занимать умы. Новые тоже добились немалого, кое в чем оказались точнее, во многом достовернее древних, тем более что те, развлекаемые многообразием мира, оставляли в небрежении точное знание о некоторых предметах. Новый опыт показал, что дело часто обстоит не так, как опыт того времени подсказывал Гиппократу, Аристотелю, Плинию и другим таким же знаменитым мужам[47].

Итак, ораторское искусство – это не какой-то свод правил успеха, и не подражание какому-то одному великому оратору, Цицерону или умозрительному древнейшему оратору, создавшему цивилизацию. Это участие в современном литературном процессе, постоянная переписка с учеными коллегами, знание лучшего из того, что создается сейчас. Только тогда оратор ответит запросам публики, не предлагая готовые устаревшие решения, но отзываясь глубинным ее внутренним потребностям.

10

Чтущий короля куртуазный оратор

Шарль Перро

Шарль Перро (1628–1703) во многом создал репутацию века Людовика XIV как сказочного и золотого. Хотя Франция в эту эпоху была истощена войнами и новыми налогами, Людовик XIV и его приближенные, среди которых Перро был одним из первых, учредили и обосновали новый образ Франции как центра Возрождения, причем лучшего по качественным показателям, чем в Италии. В Италии есть не только городские дворцы, но и виллы, так и во Франции будет Версаль, который затмит все виллы вместе взятые. Это было особое, куртуазное возрождение всех искусств, от французского «куртуа» – принадлежащий королевскому двору (court), то есть система культурного производства, в которой надлежит быть придворным, чтобы оказаться влиятельным человеком.

Перро во многом и определял, какие искусства в королевском дворце будут главными, а какие – второстепенными. Он был одновременно кем-то вроде министра культуры и главным режиссером придворного театра. В 1663 году, как раз вскоре после начала строительства Версаля, он был назначен секретарем Академии надписей и изящной словесности. Главная цель Академии была находить латинские девизы для медалей и других наград, которые раздавал Людовик XIV: то есть ведать самой торжественной частью придворной жизни. Но Перро стремился к тому, чтобы торжественной стала вся современная ему литература и все виды искусств, великие и малые. Он также был генеральным контролером ведомства королевских строений, иначе говоря, отвечал за украшение дворцов произведениями искусства.

Главная идея Перро простая: век Людовика XIV – это золотой век, потому что в нем расцвет искусств объединился с появлением новой техники. Технику он понимал широко, не только как орошение полей и другие технологические достижения того века, но и как литературные навыки. Со времен Античности писать стали четче, строже, не рассеиваясь на множество тем и предметов, но подчиняя все деловым задачам. Современный поэт не будет, как Гомер, отвлекаться то на щит Ахилла, то на родословную героя, но сразу объяснит, что произойдет дальше. Поэтому Перро был главным противником простого подражания древним поэтам и риторам: наоборот, нужно создавать более дельные, более емкие произведения, подчиненные вкусу и здравому смыслу, ясные и поучительные.

Этой программе отвечала и деятельность Перро-сказочника – хотя свои сказки он публиковал под именем сына, чтобы не связывать