задавала наводящие вопросы вроде: «А Массимо видел, что Лупо агрессивно ведет себя с Сандро?» или «Ты рассказала мужу, как Лупо загнал Сандро в домик на дереве?».

Была в ней настоящая искренность, спокойное здравомыслие, и я чуть не призналась: если осмелюсь поставить под сомнение хоть одно решение Массимо, ставки в наших семейных играх для меня взлетят с приемлемых до непосильных. А если рискну еще и высказать собственное мнение, он сочтет это неуважением, и последствия не замедлят появиться.

И будут далеко не приятными.

К примеру, когда Массимо решил, что Сандро нужно больше общаться с собаками, я всерьез боялась, как бы муж не явился домой с отрядом дворняг из местного приюта. Для работников приюта он станет добросердечным и щедрым человеком, который «готов принять самых сложных наших питомцев», а на самом деле Массимо ругательски ругал бы нас обоих за страх, обзывал жалкими трусами и орал, что нужно просто взять себя в руки.

Мэгги мне не поверит. Да и кто поверит? Разве не этот человек предупреждает желания окружающих, женщинам всегда придвигает стул и открывает двери, замечает их новые прически и результаты диеты, помнит имена детей и пожилых родителей, знает, кто куда ездит отдыхать? Разве не он любящий зять, который выкладывает целое состояние, чтобы за тестем был наилучший уход? И не он ли скромно отмахивается от любой похвалы словами: «Это меньшее, что я могу сделать. Лишь бы облегчить жизнь Ларе…»

Стоит пожаловаться, и меня сочтут сумасшедшей, скроив гримасу недоверия: «Представить не могу, чтобы он так себя вел, а вы? Она просто выдумывает».

Не проживи я столько лет в жалком притворстве, первая бы скривилась. Любой умной женщине понятно, что ни одна умная женщина с подобным мужчиной не останется.

Собственно, я так и думала, пока не погрузилась в эту жизнь.

Однажды, когда Мэгги спросила меня, почему мы просто не купили вместо собаки еще одну кошку, я чуть не проболталась, куда пропала Мисти на самом деле. Просто ради удовольствия проверить, покажется ли ей потрясшее меня событие столь же возмутительным и безумным. Ведь я слишком долго варилась в лицемерии, поэтому вещи, которые мне казались нормальными, для других, скорее всего, явились бы причиной срочно бежать к психоаналитику.

Интересно было бы посмотреть, как удивление на лице Мэгги сменится ужасом, когда я расскажу, что́ обнаружила в тот день, когда сама мыла машину Массимо, поскольку он опаздывал на встречу с клиентом, а нужно было еще переодеться: «Не могу же я выглядеть деревенщиной».

Я поливала колеса из шланга, когда заметила что-то за колпаком. Мягкое и серое. Вытащив странный комочек, я потерла его между большим и указательным пальцами. Шерсть. А на внутренней кромке хромированного металла виднелась засохшая кровь цвета ржавчины.

Я так и села на асфальт, не заботясь, что промочу и испачкаю джинсы. Получается, Массимо с самого начала знал, что Мисти не вернется домой. И милостиво позволил мне верить, что он тоже беспокоится.

В памяти сразу всплыло выражение лица Массимо, когда Мисти шипела на него и царапалась.

Я кинулась в дом и помчалась вверх по лестнице туда, где муж перебирал рубашки, аккуратно разглаживая рукава.

Язык у меня вдруг распух и ворочался с трудом, слова не хотели выходить изо рта, засев там вязким клубком, а в голове так же медленно колыхались мысли, и разум отказывался выстраивать их в связную цепочку.

– Это же ты сбил Мисти, да? Я нашла под колпаком клок ее шерсти с кровью.

Я ожидала, что Массимо засмеется и примется отрицать. Но он смотрел прямо на меня.

– Глупая тварь выскочила мне прямо под колеса по дороге от дома.

– Ну ты и ублюдок. Настоящая сволочь. Ты специально ее переехал! Потому что нас она любила, а тебя ненавидела. Вот ты и не выдержал.

Я никогда не ругала Массимо, давно уяснив, что при любых разногласиях самый быстрый способ успокоить бурю – промолчать.

В мгновение ока легкое удивление, с которым он смотрел на меня – кроткую, всегда ищущую его одобрения жену, вдруг закатившую истерику по ерундовой причине, – сменилось жестокой, злобной карикатурой на обходительность и заботливость, которые он всегда старательно изображал перед остальными. Но сегодня мне было все равно. Я уйду от него и заберу с собой Сандро.

Муж сделал шаг ко мне.

– Как ты меня назвала?

– Ублюдок, настоящая сволочь. – Но смелость уже утекала из голоса, а гнев, еще недавно бешено клокотавший внутри, ступал место ужасу.

Он сделал ко мне еще шаг. Вздернув подбородок, я заставила себя смотреть ему прямо в глаза. Колени подкашивались, но я не собиралась уступать. Вспомнился отец, который всегда шел со стороны мостовой, загораживая меня собой от машин, лихо пролетающих по лужам и грозящих обрызгать меня с головы до ног. Папина оберегающая рука у меня на спине, бездна заботы, заключенной в каждом движении, в малозаметном жесте. Этот человек оставлял для меня наружный свет включенным и ждал, пока я благополучно доберусь до дома, даже когда мне было за двадцать. Нетерпеливо топтался у окна, если я опаздывала на несколько минут. И сейчас, в спутанном состоянии, он гладил меня по руке и говорил: «Ты ведь бережешь себя, правда?»

Отец был бы в ужасе, узнай он правду.

Момент настал. Надо обуздать гнев и признать, что Массимо никогда не будет таким, каким я хочу его видеть. Я представила себе Мисти, искалеченную, в крови, корчащуюся в агонии на обочине, и ярость снова захлестнула меня.

– Значит, все это время ты позволял нам искать Мисти, зная, что она мертва? Где она? Что ты с ней сделал? Она умерла сразу?

– Да, колесо проехало ей прямо по голове. Я швырнул ее в мусорный бак в конце дороги. – Массимо словно мимоходом сообщал, что уронил коробку кукурузных хлопьев и устроил небольшой беспорядок.

Меня затрясло, рыдания по бедной кошке застряли в горле. И я выпалила слова, которые так часто прокручивала в голове и мечтала когда-нибудь произнести вслух. Мечтала так страстно, что сейчас не была уверена, действительно ли говорю их.

– Я от тебя ухожу!

Массимо рассмеялся, и по комнате прокатился жесткий скрежет, как от несмазанного тележного колеса.

Муж схватил меня и толкнул на кровать, заломив руки за голову. Я извивалась, брыкалась, а его самодовольное ухмыляющееся лицо нависало надо мной: он наслаждался своей превосходящей силой, моим разочарованием.

– Да никуда ты не денешься. Слишком меня любишь. – Он схватил мою правую ладонь и прижал к своей промежности. От потрясения я на секунду перестала бороться. А он одной рукой