Андреев сказал ему не всю правду. Потому что вряд ли его замыслы были настолько бескорыстны – просто помочь бедной девочке, заодно изучая ее способности!

Существо было проблемой – и большой. Но пока оно никому не причинило настоящего вреда, и даже с семьей Гурьевых было не все ясно. Девушка-птица сказала верно: нужно узнать больше, прежде чем делать какие-то выводы.

Воспоминание о девушке-птице лишь укрепило его уверенность. Никите почему-то казалось: она не простит его, если он отдаст этому деду Существо, как надоевшую собачонку. Хотя какое ей может быть дело до этого уродца?

Но рассказывать все это Андрееву он не собирался. Не обязан!

– Потому что. Я так решил.

– Типичное подростковое упрямство, – вздохнул Андреев. – Понимаю, сами себе вы сейчас кажетесь чуть ли не рыцарем. Как это благородно – защищать чудовище, которое уже причинило вам столько зла!

– Вы сами сказали, что неправильно называть ее чудовищем.

– Это всего лишь метафора. Важно другое: вы все еще хотите поступить правильно. Но никакого правильно просто нет. Нужно думать о защите нормальных людей!

Вот и посыпалась маска доброго дядюшки, который хочет всех спасти.

– Я лучше пойду, – сказал Никита.

– Да, сейчас это будет разумней всего. Вы не готовы слушать… Хотя не сомневаюсь, что вы достаточно благоразумны, чтобы никому не передавать суть нашего разговора.

– Об этом можете не беспокоиться.

Рассказывать и правда было бесполезно – у него не нашлось бы доказательств. Но главным выводом этой встречи для Никиты стало то, что надеяться на союзников ему не приходится. С Существом придется справляться самому.

– Будьте осторожны, – посоветовал Андреев. – Лучше не станет, только хуже. Я искренне надеюсь, что вашей семье не доведется повторить участь Гурьевых. Уже понятно, что с планом А ничего не выйдет – если даже вы не готовы добровольно передать ее мне, то ваших родителей и привлекать к этому не стоит. Но есть еще план Б. Если однажды вы почувствуете, что хотите убрать ее из дома любой ценой, – звоните мне. Я на вашей стороне.

* * *

Ульяна старалась не поддаваться отчаянию, хотя иногда ей казалось, что выхода нет и она осталась совсем одна. Никита будто забыл, в какой беде оказалась вся их семья! Он целыми днями шатался непонятно где… наверняка с этой своей новой девицей! Любовь у него – а все остальное будто бы неважно!

Задевало еще и то, что он не рассказал о своей новой пассии. Раньше он всем делился с сестрой! Он в своем блаженном неведении мог сделать ей больно, потому что сложно слушать о любви того, кого любишь. Но он был честен, и этого Ульяне хватало.

А теперь он затаился и на все вопросы о той чернявой девице реагировал с раздражением. Ульяна просто не узнавала его! Может, и на него влияла та странная обстановка, что воцарилась в их семье с прибытием Регины?

Нельзя было поддаваться этому. Но держаться становилось все сложнее, ей просто не на что было отвлекаться. Диана и остальные все-таки объявили ей бойкот. Мирный, потому что Диана все еще надеялась вернуть Никиту и не хотела его злить. Поэтому Ульяну не трогали, не оскорбляли, ее просто не замечали. Как будто она превратилась в пустое место! Единственной отдушиной для нее было общение с младшими братом и сестрой, вот уж кто любил ее любой и всегда.

Ее приемные родители ничего не замечали. Папа Гриша был из тех, кто считает, что все хорошо, если на ковре трупы не валяются. А мама Ира любила весь белый свет и видела в нем исключительно радугу. Если бы у нее спросили, есть ли у Ульяны друзья, она бы ответила – да, конечно, и много!

Но у Ульяны остались только дети. С ними должно было быть просто, однако так получалось не всегда. Нет, они не доставляли ей никаких хлопот. Зоя будто забыла о страшном двойнике, с которым недавно играла! У нее и Степы было новое увлечение – рисование.

Это было бы хорошо и очень мило, если бы не одно «но»: на всех рисунках стала повторяться одна и та же деталь. Женщина, парящая в воздухе. Она была среди деревьев в сказочном лесу, она выглядывала в окна домиков, она была и в замке, и в космосе, о котором мечтал Степа. Иногда она была лишь силуэтом, черной тенью, едва заметной и неважной. Но иногда ее лицо расчерчивала неестественно широкая улыбка – от щеки до щеки. И не было в этой улыбке ничего веселого.

Ульяна знала, кто это. Сначала она винила во всем свое воображение, убеждала себя, что она придумывает лишнего. Не могли маленькие дети рисовать такое! Но чем чаще темный образ повторялся, чем сложнее ей становилось.

С ней начала войну ее собственная память. Из отдаленных уголков рвались на свободу образы, которые она ненавидела и от которых всеми силами пыталась избавиться. Тонкий женский силуэт на фоне солнечных лучей… Легкий, почти невесомый… Лицо так трудно разглядеть из-за яркого света, бьющего из окна, но, кажется, на нем улыбка…

Не улыбка. Ухмылка. Нечеловеческая и непонятная.

Когда-то давно Ульяна видела этот образ всего пару секунд, а потом бежала в ужасе. Но ей хватило бы и одного-единственного мгновения, чтобы эта картинка впилась в ее память клещом и осталась навсегда.

Потом образ возвращался к ней снова и снова, во сне и наяву. Ей понадобилось немало времени и сил, чтобы подавить его и все, что было с ним связано. И вот теперь он вернулся! Эта тень на детских рисунках… то, о чем Ульяна никогда не рассказывала брату и сестре.

– Степа, солнышко, а кто эта тетя? – решилась спросить она, разглядывая очередной рисунок.

Степа рисовал гораздо реже, чем Зоя, и лучше было бы спросить ее, однако Ульяна опасалась, что ее скромных навыков языка жестов пока не хватит на такую беседу.

– Не знаю, – равнодушно отозвался Степа. – Просто.

– Просто что?

– Рисунок.

– Ты не знаешь, кто она?

– Фея, наверно.

Ульяна нервно сглотнула. Хотелось плакать, но она сдерживалась. Какие слезы при детях!

– Почему ты решил, что она фея?

– Потому что она всегда летает в воздухе и никогда не опускается на землю.

– Ты так уверенно говоришь, как будто видел ее!

– Видел, – кивнул Степа. – Вижу иногда.

– Где?

– Здесь.

– Где именно?

Степа указал на арку над выходом из гостиной в коридор.

– Тут. Иногда она замирает тут и смотрит на нас.

Для Ульяны это стало последней каплей. Ее самообладания хватило лишь на то, чтобы спокойно отойти от Степы, не пугая его. А потом она убежала в свою комнату, потому что слезы сами катились по щекам, и сдерживать их не осталось сил.

За детей она не беспокоилась, знала, что мама Ира присмотрит за ними. Ей бы сейчас самой не сойти с ума! Не может быть, чтобы парящая женщина вырвалась из ее памяти и