дома никогда не пили спиртного, только по праздникам, в чей-нибудь день рождения, и с непривычки собственное тело казалось мне легче обычного.

– Венера уже здесь, – сказала Лорен, показывая на небо.

Она говорила тихо, будто не хотела потревожить звезды. Закрепив фотоаппарат на телеобъективе, Лорен установила всю конструкцию на предназначенном для этого треножнике.

– Если хочешь фотографировать звезды, главное – терпение, – сказала она, поправляя настройки фотоаппарата.

Повернула какое-то колесико, направила видоискатель в небо.

– Ты, наверное, думаешь, что я маньячка, – со смехом прибавила она. – Но я просто хочу подготовиться к появлению кометы. А главное – не хочу промахнуться.

Я сел на один из расставленных по террасе складных стульев и стал смотреть на океан. Теперь уже совсем стемнело – было около одиннадцати вечера – и на горизонте ничего не было видно, кроме россыпи крохотных бликов на поверхности воды. «Как будто там светлячки собрались», – подумал я.

Взяв свой рюкзак, я – может быть, под воздействием шампанского – протянул Лорен начало «Цунами».

– Вот, – нерешительно сказал я. – Т-ты же хотела п-прочитать какое-нибудь мое сочинение.

Она подошла ко мне и взяла листки так, будто это были бесценные пергаменты. Так же осторожно. Поблагодарила и стала читать.

– «Дружбы не существует. Существуют только встречи». Ты всерьез так думаешь? – спросила она.

– Да… ну то есть мне п-показалось, что это звучит неплохо.

Она улыбнулась. Мы несколько секунд помолчали, и я пояснил:

– Д-дружба – слишком громкое слово. Это п-понятие. Идея. Совершенство. Этого не существует в реальном мире. Зато маленькие поступки, мелочи п-повседневной жизни, п-произнесенные слова, несовершенства – всё это д-действительно есть. И б-благодаря этому мы встречаемся с людьми и п-привязываемся к ним.

Лорен смотрела на меня, продолжая улыбаться.

– Ты знаешь Зенона Элейского? – в конце концов спросила она.

– Он случайно не ф-футболист?

Она засмеялась, потом сказала:

– Был такой греческий ученый – я тебе не говорила, что мама у меня гречанка? Он думал, что никакая встреча невозможна. Вот например, сейчас ты сидишь в метре от меня, так?

– Да.

– Для того чтобы мы встретились, ты должен приблизиться…

Я хотел подтянуться к ней поближе, но не смог сдвинуть с места складной стул, потому что его ножка застряла между деревянными планками пола.

– …но для того, чтобы преодолеть это расстояние в метр, ты обязательно должен разделить его на два. Проделать половину пути. Вот ты уже в пятидесяти сантиметрах от меня. Понимаешь?

Я кивнул.

– И снова для того, чтобы встретиться со мной, ты должен разделить оставшееся расстояние пополам. Между нами останется двадцать пять сантиметров. Потом двенадцать с половиной. Потом шесть с хвостиком. Потом чуть больше трех. Так можно продолжать до бесконечности и так никогда и не дойти до нуля. Получается, что в конечном счете…

– Мы никогда не в-встретимся.

– Мы никогда не встретимся. Между нами всегда будет оставаться небольшое расстояние. Грустно, да?

– Да, – прошептал я, думая о расстоянии, отделяющем нас от звезд.

Лорен молча читала «Цунами». Я снова потянулся к рюкзаку и, вытаскивая томик Хемингуэя, нечаянно выронил «Парадоксальный сон», полученный от мсье Эрейра. Книга глухо стукнулась об пол, нарушив тишину ночи. Я наклонился, чтобы ее поднять.

И в это самое мгновение увидел, как блеснули глаза Лорен.

– «Парадоксальный сон»! – закричала она.

– Т-ты его читала?

– Читала? Да ты что, я раз десять, не меньше, его перечитывала! Роберт Аддамс – гений, правда?

И когда она произносила эти слова, я представил себе мсье Эрейра в его лиловом халате и шлепанцах, с трубкой в руке, поедающего ромовое мороженое из стаканчика. У меня было немного другое представление о великих и гениальных творцах.

– Ну… д-думаю, да, – сказал я.

– «И когда свет начал меркнуть, а его расслоение на контрольном экране ускорилось, В. понял, что вскоре провалится в тот единственный сон, который был достаточно глубок для него: парадоксальный».

Она только что процитировала по памяти последнюю фразу романа.

– Говорю же, я обожаю эту книгу! – воскликнула она, словно оправдываясь. – История человека, которому отказывают в праве грустить… Я долго думала, что это моя история.

Она устроилась в шезлонге. Ее лицо было обращено к небу, так что его выражения мне было не разглядеть.

– После того как мои родители развелись, все изо всех сил старались, чтобы я постоянно чувствовала себя счастливой. Меня водили в кино, в цирк, в парк. Меня всё время куда-то тащили. Ни одной пустой минуты. Как будто мне отказывали в праве огорчаться. Быть одной. Чувствовать, что меня предали. Плакать.

Чем дальше, тем тише звучал ее голос.

– Когда я впервые прочитала «Парадоксальный сон», – продолжала Лорен, – мне показалось, что всё написанное в книге – точно о том, что я чувствую и переживаю. Ну то есть… кроме того места, где появляются роботы-убийцы и психованные киборги. Но всё остальное… да… это моя история.

Вдали послышался крик какого-то животного – наверное, кота, – и я вдруг осознал, что шум океана приблизился. Вода прибывала. Теперь на пляж накатывали волны. Я различал в темноте их пенные гребни, усыпанные бликами.

Лорен впервые так открылась. Она впервые говорила со мной по‑настоящему, и тут я понял, что и она, как мсье Эрейра и как я сам, была пленницей своего страха. Она могла сколько угодно увлекаться всем, что подвернется под руку, – хайку, византийским искусством, фотографией, театром, – всё равно это оставалось только рядом фасадов. Обманками, которые не давали ей оказаться лицом к лицу с самой собой. Она разбрасывалась, чтобы не встретиться с печалью, в которой ей всегда отказывали. Как и В. в романе Роберта Р. Аддамса, она навязывала себе неизменное состояние счастья, условного и ложного.

Я взглянул на нее и почувствовал, как по моему телу пробежала дрожь.

– Т-ты п-предпочла бы сидеть одна в-взаперти и умирать от скуки? – спросил я.

– Да, – не задумываясь ответила она. – Во всяком случае, я думаю, мне хотелось бы иметь возможность так делать. Мне было бы легче всё это принять.

– В-возможно, тебе бы это не п-помогло. В-возможно, ты в конце концов вообще п-перестала бы выходить из дома. Ты стала бы п-пленницей своих огорчений. Навсегда. Как будто вокруг т-тебя огромная ледяная г-глыба.

Последние слова я произнес куда более страстно, чем мне хотелось бы. Лорен с любопытством взглянула на меня.

– А тебе не кажется, что существует золотая середина?

Я опустил голову и спросил, показав на «Парадоксальный сон»:

– Как ты д-думаешь, п-почему он решил исчезнуть?

– Роберт Аддамс? Не знаю, – вздохнула она. – Может быть, он сказал всё, что хотел сказать. Мне кажется, после того как напишешь такую книгу, тебе