Данила и сжал её руки на мгновение, — я вспомнил это движение, оно означает «остановись»! Остановись, Данила!

Чудесные синие глаза Алекаты вдруг стали цвета лилового тумана. Данила приблизился, убрал волосы со лба девушки и увидел глубокую поперечную морщину на молодом лице.

— Я так и знал, что обнаружу это. Я вспомнил: в момент сильнейших переживаний у илланок меняется цвет глаз и появляется эта горестная морщина. Алеката, ты опять со мной! — Он обнял её так сильно, как только мог себе позволить, чтобы не раздавить хрупкую с виду илланку.

Алеката положила ему голову на плечо, и если бы она могла плакать, заплакала бы. Она провела ладонями по его волосам, взъерошила их и, слегка прижав у висков, неожиданно замерла.

Данила почувствовал, как в памяти его оживают воспоминания.

Они стояли молча некоторое время, в нежном сплетении тел, наслаждаясь объятиями друг друга, и ничего, ничего не хотели говорить. Он отстранил её от себя.

— Скажи, зачем ты делаешь это? Зачем блокируешь мою память? Почему не разрешаешь тебя любить?

— Данила, наша любовь — сплошная боль. Ты уйдёшь из моей жизни, когда придёт твоё время умирать, а я… я останусь без тебя. Без тебя на многие столетия. Выдержу ли я такую ношу?

— Тогда зачем ты приходишь, Алеката? Зачем будоражишь наши чувства?

— Я не знаю, — Алеката отошла от него в сторону и направилась к дивану. Плавно опустившись на подушки, поджала под себя ноги, вся как‑то съёжилась, точно от холода, и показалась Даниле совершенно несчастной.

Он приблизился к девушке, стал на колени и начал целовать ей руки.

— Дай нам возможность любить друг друга столько, сколько отпущено судьбой. Ты всё равно мучаешь себя и лишаешь меня счастья. Прими решение — верни нам любовь, — он с каким‑то сильным, страстным чувством сжал ей руки. — Оставайся здесь, на Земле. Ты будешь жить у меня в коттедже, и я… я подарю тебе сына. Ты полюбишь его, ты не будешь одинока, Алеката.

— Сын… — она на минуту задумалась, закрыла в блаженстве глаза, пытаясь представить себе маленькое существо, ребёнка.

Увы, Илла отняла радость материнства, и Данила предлагал ей то, на что она действительно могла согласиться. Она хотела бы оставить себе сына после него, после любимого… Но опять возразила:

— Наш сын будет вечным скитальцем, он будет разрываться между Землёй и Иллой.

— Нет, он сблизит с помощью нашей любви Землю и Иллу. Алеката, нужно быть оптимисткой.

Воспоминания прервались. Но Данила не готов был расстаться с ними, и Рай понимал это…

Они у горного озера, в кафе, на открытой площадке, в разгар чудесного лета. Данила пригласил её сюда, на Кавказ, во время встречи во сне, Алеката обещала, и она действительно пришла, реальная, красивая, осязаемая, в тонком обтягивающем комбинезоне цвета индиго. Среди отдыхающих в защитных очках от солнца, шортах и лёгких майках её наряд казался несколько странным, но разве такая мелочь могла смутить двух влюблённых? Как говорят французы: хоть в старых кедах, но в Париже.

— Задержимся здесь на недельку? — спросил он.

— Хорошо, — ответила она. — Только я буду исчезать и снова появляться.

— Звучит странно, — рассмеялся он в ответ, — но я согласен даже на час в твоих объятиях.

Вечер. Небо в горах усыпано звёздами, Млечный Путь невероятно ярок, кажется, что он совсем близко и его можно коснуться рукой. Данила обнял Алекату за талию, прикосновение к ней заставило сердце учащённо забиться.

— Странно, — восхищённым голосом начала она, — всего лишь стоим на балконе, а ощущение, словно парим в самом центре Вселенной среди мерцающих звёзд.

— А мы и парим, — согласился Данила, — ты не заметила, что у тебя выросли два крыла? Ну посмотри же внимательно. У землян так всегда.

— Что всегда?

— Всегда вырастают крылья, если они влюблены.

Алеката совершенно серьёзно попыталась найти у себя два крыла. И вдруг лицо её выразило огорчение.

— Что не так, моя родная? — с нежностью, но лукаво улыбаясь, спросил Данила.

— Я не нашла у тебя крыльев, землянин. Значит… значит, ты не любишь меня?

— А ты любишь?

— Я люблю, — тихо ответила она.

Данила рассмеялся и нежно прижал её к себе, а затем целовал и целовал долго.

— Ну что? — спросил он. — А теперь видишь мои крылья?

— Нет, — ответила илланка, взглянув потерянно на него.

— Значит, буду целовать ещё, чтобы ты их почувствовала. Чтобы ты поняла, что любовь — это счастье, а счастье — это крылья.

— Ты меня совсем запутал, — рассмеялась она. — Но я поняла главное, что ты любишь и говоришь о любви образно.

— Да. Так и есть, — согласился он. — Но вот чего я от себя не ожидал, так это таких романтических бредней, которые я несу, как только прикасаюсь к тебе.

— Мне нравятся твои… как ты сказал?

— Бредни, — улыбнулся он и потёрся немного отросшей щетиной о её щёку.

— Приятно, — сказала она, выскользнула из‑под его руки и заглянула в его зелёные внимательные глаза. — Когда‑нибудь я промчу тебя по скоростным космическим трассам Млечного Пути. Это будет самое захватывающее путешествие для нас, — совершенно серьёзно объявила Алеката. Она нежно коснулась губами шеи Данилы и спровоцировала бурную страсть с его стороны, а затем они оба утонули в чувственных поцелуях и красивых словах‑обещаниях. Вдруг Алеката спохватилась и тайком, чтобы быть незамеченной, посмотрела на браслет.

— Когда‑нибудь я выкину этот браслет, и ты останешься со мной навсегда. И это будет самая захватывающая история в нашей жизни, — уверенно, но с раздражением заявил Данила.

— Прости, мне пора. На Илле нет времён года, у нас бессезонье, но скоро наступит, как вы говорите, утро, и я должна прибыть в лабораторию.

— Я ненавижу твой браслет. Я ненавижу те минуты, когда ты смотришь на него украдкой. Алеката, ты обещала мне неделю.

— Данила, мне пора… Мне так жаль.

— Нет, ты обещала.

— Ну хочешь, я останусь до утра? Мы проснёмся вместе и встретим рассвет в горах.

Данила схватил хрупкую девушку в охапку и понёс на широкую кровать…

Утро. Он открыл глаза: просторный номер гостиницы, за окном красноватые горы и пятна солнца на подоконнике. «Какой сегодня день недели?» — попытался вспомнить он. Затем отыскал на ощупь сотовый телефон на тумбочке и посмотрел на дату: «Четверг. До понедельника ещё четыре дня — и выходные закончатся». Его взгляд упал на лежащую рядом подушку, аккуратно застеленное покрывало на остальной части кровати, как будто на этой половине никогда никого и не было, и острая, необъяснимая тоска сжала сердце.

— Данила, — Рай тряхнул его за плечи, — я оставлю тебе всё, что должна была оставить