Я никогда не прислушивался к уличным проповедникам, и по простой причине: чувствовалось, что им на меня наплевать. Они меня не раздражали: напротив, их преданность делу скорее восхищала. Я вообще восхищаюсь людьми, смело отстаивающими то, во что они верят. Нет, скорее дело в том, что они слишком явно видели во мне лишь орудие. Думают ли они о том, как их слова могут изменить мою жизнь? Их это вообще волнует?

Конечно, есть и такие уличные проповедники, которые, делясь своей верой, при этом тепло приветствуют людей, интересуются их жизнью и проблемами, молятся вместе с ними об их бедах. Но я таких не встречал. Все, кого я видел, просто стояли на углах улиц и бомбардировали прохожих своими идеями. Несомненно, кого-то привлекают и такие проповедники, но гораздо больше людей они отталкивают.

К сожалению, со временем мне пришлось узнать, что именно так представляют себе христианскую проповедь многие христиане. Говорить о Христе – значит где-нибудь на случайной встрече ловить незнакомцев за пуговицу и обрушивать на них Благую Весть. Проблема здесь в том, что Благая Весть требует радикального изменения жизни; а многие ли из нас согласятся изменить свою жизнь из-за того, что этого от нас потребовал какой-то незнакомец? Да что он знает о нашей жизни?

Другое дело – если о том же самом заговорит искренний и преданный друг, от чистого сердца, ссылаясь на твои личные обстоятельства и проблемы. Тогда ты его услышишь.

Эффективная проповедь требует личных отношений. Исключения из этого правила очень редки.

Я не знал ни одного христианина, который бы действительно заботился обо мне, который стал бы частью моей жизни. Знакомых христиан было полно – и, вполне вероятно, они дружили бы со мной, будь я тоже христианином; но такая дружба условна. А никого, кто бы любил меня и заботился обо мне безусловно, рядом не было. Христиане не интересовались мною – я не интересовался их верой.

Но однажды все изменилось.

После теракта 11 сентября прошло несколько недель, и жизнь, хотя бы внешне, вернулась на круги своя. Абба снова ходил на службу, мы с Баджи ездили на учебу, а Амми больше не боялась ходить по магазинам. Обстановка была еще тревожная, недоверие к мусульманам витало в воздухе, однако волна неприязни к ним оказалась совсем не такой сильной, как мы ожидали. Нет, конечно, кто-то осквернил нашу общинную мечеть, и мы часто слышали о выражениях гнева и недобрых чувств к мусульманам – но о нападениях не слышали ни разу. Словом, мы более или менее успокоились и готовы были вернуться к обычной жизни – и очень вовремя.

Приближался первый в году турнир ораторских команд. В отличие от школьных турниров, университетские продолжались по нескольку дней и иногда проходили в других штатах. Наш первый турнир планировался в Уэст-Честере, штат Пенсильвания.

В день нашего отъезда Амми решила сама отвезти меня в УОД и проводить до автобуса. Когда мы подъехали к Гуманитарному корпусу, один студент из нашей команды подошел поздороваться. С этим парнем я несколько раз разговаривал на тренировках, но мы мало друг друга знали. Он поспешил к нам и начал помогать разгружать вещи, одновременно здороваясь с Амми:

– Здравствуйте, миссис Куреши! Я Дэвид Вуд.

Амми, как видно, обрадовалась тому, что я уезжаю в неизвестность не совсем в одиночестве.

– Здравствуйте, Дэвид, очень рада познакомиться! Вы едете вместе с Набилем?

– Именно так. Он говорил, что вы, наверное, будете волноваться. Не беспокойтесь, я за ним присмотрю!

Амми просияла от радости:

– Набиль, вот это хороший мальчик, сразу видно! Держись к нему поближе!

– Ача, Амми, хорошо. Так и сделаю.

– Телефон всегда держи при себе, хорошо, Набиль? Когда заселитесь в гостиницу, сразу мне позвони, чтобы я знала, что ты благополучно доехал. И скажи свой адрес и номер в гостинице.

– Ача, Амми, все понял. Не беспокойся.

Но Амми меня не слушала. Просить ее «не беспокоиться» было все равно что упрашивать не дышать.

– Не забудь позвонить и Аббе, он тоже должен знать, что с тобой все хорошо.

– Ача, Амми.

Амми повернулась к Дэвиду.

– Пожалуйста, напомните Набилю, что он должен нам позвонить. Он такой забывчивый!

– Я прослежу! – не в силах скрыть улыбку, откликнулся Дэвид.

– Спасибо, Дэвид, – наконец немного расслабившись, ответила Амми. – Очень рада, что наконец-то познакомилась с кем-то из друзей Набиля! Когда вернетесь, обязательно приходите к нам пообедать. Устрою вам настоящий пакистанский пир!

– Вот это я запомню! – немедленно откликнулся Дэвид. – Спасибо, миссис Куреши!

– Ладно, мальчики, приятной вам поездки. Ведите себя хорошо. Набиль, обязательно звони! И не забывай совершать намаз!

С этими словами Амми сжала мое лицо в ладонях и поцеловала в щеку, точь-в-точь как делала в мои четыре года, хотя теперь я уже заметно ее перерос. Дэвид думал, что меня это должно смущать, и потому изо всех сил старался подавить улыбку. Но в нашей семье это было нормальным, и любовь матери меня не смущала – только радовала.

Уже возвращаясь к машине, она произнесла традиционное пакистанское благословение:

– Худа хафиз, бейта! – «Храни тебя Бог!»

– Худа хафиз, Амми! Люблю тебя!

Она села за руль и выехала со стоянки. Дэвид смотрел на меня с широкой улыбкой.

– Что такое?

– Да ничего, ничего. Она знает, что ты только на три дня уезжаешь?

– Да, но я вообще нечасто уезжаю из дома. – Я подхватил два чемодана и зашагал к зданию, возле которого собиралась наша команда.

– Угу… – Дэвид подхватил остальные чемоданы и пошел следом. С лица его не сходила широкая ухмылка. – Тебе еще не пора звонить мамочке? Она ведь уже довольно далеко отъехала!

Я бросил на Дэвида сердитый взгляд, а затем посмотрел в сторону дороги. Амми была все еще здесь: стояла у светофора перед поворотом и, повернув голову, неотрывно смотрела на меня.

Мне вдруг подумалось: почему бы и нет?

– А знаешь что? – сказал я, ставя чемоданы на землю. – Так я и сделаю. Спасибо тебе, Дэвид, за искреннюю заботу о моих отношениях с матерью.

И, под смех Дэвида, я достал телефон и набрал номер Амми.

Вот так, с места в карьер, началась наша дружба. Стадию вежливого знакомства мы пропустили и сразу перешли к подтруниванию друг над другом. В дальнейшем многие отмечали, что с виду мы с Дэвидом – полные противоположности. Мы были одного роста – метр девяносто – но я смуглый и черноволосый, а Дэвид – светлокожий блондин. Я весил всего-то килограмм восемьдесят, а он был на пятнадцать кило тяжелее – и это были мышцы. Я одевался очень консервативно и скромно, а Дэвид всюду ходил в футболках и джинсах. У меня было безоблачное детство – а Дэвид жил в трейлерах и до поступления в университет успел очень многое пережить[36].