Потом говорили другие, а я пыталась следить за переводом. Вовсех историях он представал добрым и сильным. Не только в сражениях сне-мертвыми — Дмитрий в любой ситуации стремился помочь тому, кто нуждался вэтом. Почти все могли вспомнить случаи, когда Дмитрий первым бросался напомощь, делая то, что считал правильным, даже если это было для него сопряженос риском. Меня это ничуть не удивляло. Дмитрий всегда делал то, что должно.

И в большой степени за это я так его любила. По своейприроде мы были похожи. Я тоже бросалась на помощь, когда кто-то нуждался вомне, иногда даже если этого делать не следовало. Многие из-за этого считали,что я не в своем уме, но Дмитрий меня понимал. Он всегда меня понимал и помогалупорно работать над тем, как обуздывать эту импульсивную потребность кидаться вопасные ситуации, точно в омут головой, как использовать разум и расчет.По-моему, никто на свете никогда не понимал меня так, как он.

Я не замечала струящихся по щекам слез, пока не осознала,что все смотрят на меня. Первой мыслью было — они считают меня безумной из-затого, что я плачу, но потом я осознала, что кто-то задал вопрос.

— Они хотят, чтобы ты рассказала о последних днях Дмитрия, —сказала Виктория. — Расскажи, что хочешь. Что он делал. Какой он был.

Я утерла рукавом мокрое лицо и перевела взгляд на огонькостра. Сколько раз мне приходилось говорить перед множеством людей — и хоть бычто, но сейчас...

— Не могу, — напряженным, еле слышным голосом ответила яВиктории. — Не могу говорить о нем.

Она сжала мою руку.

— Пожалуйста! Им это очень нужно. Они должны знать. Расскажичто угодно. Какой он был?

— Он... Он же был твой брат. Ты знаешь.

— Да, — мягко ответила она. — Но нам хотелось бы знать,какой он был с твоей точки зрения.

Мой взгляд по-прежнему был прикован к костру; пляшущее пламямедленно меняло цвет с оранжевого на голубой.

— Он... Я не встречала человека лучше. — Я замолчала,собираясь с духом, и Виктория воспользовалась возможностью перевести мои слована русский. — И он был одним из лучших стражей. В смысле, он был моложе многих,но все знали, каков он. Все знали, какая у него репутация, и обращались к немуза советом. И если происходил бой... или просто возникала какая-то угроза, онвсегда первым бросался на помощь. Никогда не отступал. Пару месяцев назад нанашу школу напали...

Я слегка притормозила. Беликовы говорили, что знают об этомнападении — что все знают о нем, — и, судя по обращенным ко мне лицам, так онои было. Не требовалось в деталях описывать эту ночь, все те ужасы, которые явидела.

— Той ночью, — продолжала я, — Дмитрий столкнулся состригоями. Точнее, мы были вместе, когда поняли, что они напали. Я хотелаостаться и помочь ему, но он не позволил мне, велел бежать изо всех сил ипредупредить остальных. А сам остался — понятия не имея, скольких стригоев емупридется одолеть, пока я приведу помощь. Я до сих пор не знаю точно, сколько ихбыло, но довольно большая группа. И он в одиночку справился со всеми.

Я подняла взгляд. Все сидели так тихо, что, казалось, недышали.

— Это было так трудно. — Мой голос упал до шепота, ипришлось повторить то же самое громче. — Это было так трудно. Я не хотелаоставлять его, но понимала, что должна. Он многому научил меня, и прежде всеготому, что мы должна защищать других. Это был мой долг — предупредить остальных,хотя больше всего на свете я хотела остаться с ним. Пока я бежала, в сердценеотступно билось: «Поворачивай обратно! Возвращайся к нему!» Но я помнила освоем долге и понимала, что в какой-то степени он таким образом стремилсяуберечь меня от опасности. И если бы мы поменялись местами, я тоже заставила быего бежать за подмогой.

Я вздохнула, удивляясь тому, что так откровенно говорю освоих чувствах, и вернулась к описанию событий.

— Даже когда прибыли другие стражи, Дмитрий продолжалсражаться. Он убил больше стригоев, чем кто-либо еще. Ну, почти. — На самомделе больше всех убили мы с Кристианом. — Он... Он был неподражаем.

Я рассказала им остальное, что прежде рассказывалаБеликовым, просто добавила немного ярких деталей, чтобы показать, каким он былхрабрым и яростным в борьбе. Было больно говорить обо всем этом, и тем неменее... я почти испытывала облегчение, выпуская наружу то, что так долгодержала внутри. Но в конечном счете мне пришлось рассказывать им о пещере, иэто было самое худшее.

— В пещере мы загнали сбежавших стригоев в ловушку. Там былодва входа, и мы наступали на них с обеих сторон. Некоторые из наших, однако,сами угодили в ловушку, а стригоев оказалось больше, чем мы рассчитывали. Мыпотеряли людей... но потери были бы гораздо значительнее, если бы там не былоДмитрия. Он не покинул пещеру, пока все не вышли наружу, не заботясь о том, какпри этом рискует сам. Его единственное желание было — спасти остальных...

Я видела решимость в его глазах. Наш план состоял в том,чтобы как можно быстрее выйти наружу и начать отступление, но, мне кажется, онхотел задержаться и убить всех стригоев, которых сможет найти. Однако,подчиняясь приказу, в конце концов и он начал отступать — когда все остальныебыли уже в безопасности. И в эти последние мгновения, прямо перед тем, какстригой укусил его, наши взгляды встретились, и его глаза были настолько полнылюбви, что, казалось, вся пещера внезапно осветилась. Они как будто говорили отом, что он сказал раньше: «Мы можем быть вместе, Роза. Мы уже вместе. И ничтоникогда не разлучит нас...»

Конечно, обо всем этом я не стала рассказывать. Когда язакончила, у всех собравшихся были мрачные, но исполненные благоговения иуважения лица. В задней части толпы я заметила Эйба с непроницаемым лицом и егостражей. В нем чувствовалась жесткость, но не гнев и не страх. По кругу началипередавать маленькие чашки, и кто-то протянул одну мне. Незнакомый дампир, одиниз немногих присутствующих здесь мужчин, встал, поднял свою чашку и заговорилгромко, с оттенком благоговения в голосе. Имя Дмитрия упоминалось несколькораз. Закончив, он выпил то, что было в его чашке. Все сделали то же самое, я последовалаих примеру.

И едва не задохнулась до смерти.

Это было словно жидкий огонь. Потребовались все мои силы,чтобы проглотить его, а не обрызгать стоящих вокруг.

— Что... Что это? — Закашлявшись, спросила я.

Виктория улыбнулась.

— Водка.

Я уставилась в свою чашку.

— Нет. Я уже пила водку.

— Но не русскую водку.

По-видимому, она была права. Из уважения к Дмитрию я допилаостальное, хотя меня не покидало чувство, что, будь он здесь, он бы осуждающепокачал головой. Я думала, что после своего рассказа не останусь в центревнимания, но нет. Меня продолжали расспрашивать. Они хотели знать больше оДмитрии, о его жизни в последнее время. Они также хотели знать о наших сДмитрием отношениях. Похоже, они поняли, что мы с ним были влюблены друг вдруга, и одобряли это. Расспрашивали о том, как мы познакомились, как долгобыли вместе...