– Третий гвардейский стрелковый корпус вышел в районразвертывания на рубеж реки Мышкова и занимает оборону. Седьмой корпус намарше, с наступлением темноты, надеюсь, без осложнений прибудет в районсосредоточения. Крайне тяжелое положение сложилось в механизированном корпусе,товарищ командующий. - И Яценко стал медленно багроветь, как если бы он,любивший четкость исполнения, вновь пережил неприятное, бедственное донесениеиз мехкорпуса. - Кончилось горючее на марше, тягачи и машины с боеприпасамизастряли на сороковом километре… Мною даны две телеграммы командующему фронтом…

Яценко без запинки, но со значительным нажимом, по памятивоспроизвел текст этих двух телеграмм, затем исподлобья бросил на Бессонова ужезнакомый тому выжидательно-испытующий взгляд. Однако Бессонов не счел нужнымничего уточнять, не изменил выражения неподвижного худого лица, не выказалудивления по поводу тревожно-решительного тона телеграмм. Он рассеяннорассматривал карту на столе. Веснин же вдруг блеснул стеклами очков иподсказал:

– И насчет бы продовольствия, Семен Иванович. На этомадском морозе без горячего варева и положенной солдату водки в сосулькупревратишься, пальцем не пошевелишь.

– Об этом не говорю, - ответил с досадой Яценко. - Вдивизиях есть случаи обморожения…

– Ясно, - сказал Бессонов.

Все, о чем докладывал начальник штаба, совпадало с тем, чтосам он видел утром и днем на дорогах движения армии. Но не эти осложненияволновали сейчас Бессонова. Он по опыту верил в так называемое второе дыханиевойск при форсированных перебросках на большие расстояния. Гораздо большебеспокоило его осложненное положение одной из дивизий соседней армии,ожесточенно оборонявшейся несколько суток и вконец измотанной немецкимитанковыми атаками. Обстановка там была известна ему не только по несвязнымответам того контуженного страхом танкиста. От стойкости или гибели этойдивизии, из последних сил сдерживающей исступленно-неистовый натиск немцев, впрямой зависимости было так нужное Бессонову время для подхода и развертываниявсей армии на рубеже реки Мышкова - последней преграды на пути немцев кокруженной группировке в районе Сталинграда.

Прервав доклад Яценко лаконичным "ясно", Бессоноввзглянул на начальника разведотдела полковника Дергачева, довольно молодого, стонкими, сросшимися на переносице бровями, что придавало ему не по годамсуровый, независимый вид, и спросил с интонацией ожидания неудовлетворительныхновостей:

– Что нового может сказать разведка?

– Положение к вечеру, товарищ командующий, - заговорилполковник Дергачев тоном, который действительно не обещал ничегообнадеживающего. - На правом фланге соседней армии немцы ввели в бой свежуютанковую дивизию, в составе которой до батальона тяжелых танков новой модели"тигр". По показаниям пленного офицера, захваченного вчера, и подругим данным в деблокирующем ударе действует более десятка дивизий, в томчисле две танковые. Соседняя армия не в силах сдержать этого натиска…

– Не в силах, - повторил Бессонов.

– У правого соседа положение не лучше, если не хуже, ПетрАлександрович, - засопев, добавил Яценко в наступившей тишине. - Кавалерийскийкорпус понес огромные потери и отошел. Создается впечатление, товарищкомандующий, что немцы будут наносить главный удар по правому крылу нашейармии. Здесь кратчайшее расстояние до Сталинграда.

Бессонов со скрытым интересом поглядел на Яценко,сосредоточив внимание на его старомодно выбритой наголо голове (распространенобыло среди командиров до войны). Этот грузный, опрятный генерал на первыйвзгляд совсем не производил впечатления толкового и грамотного начштаба, можетбыть, из-за своей грубоватой внешности, густого старшинского баса. Кроме того,Бессонова раздражал исходивший от Яценко резкий запах тройного одеколона.

"Правильно, - подавляя настороженность к начальнику штаба,подумал Бессонов. - Именно по правому флангу наиболее вероятен удар".

– Да, отсюда Манштейну едва ли сорок километров доокруженной группировки, - подтвердил вслух свою мысль Бессонов и подумал затем:"Если прорвутся здесь, пробьют коридор к окруженной группировке, два-тридня боев - и обстановка в районе Сталинграда изменится в пользу немцев. Что жетогда?"

Но эту мысль он не высказал вслух. Последний вопрос дажесамому себе он задал, пожалуй, впервые.

Все ждали за столом в том напряженном угадывании какого-тодействия Бессонова, как почти всегда бывает, когда в крупном штабе появляетсяновый, наделенный полнотой власти человек, еще раскованный в своих решениях, несвязанный еще ни с чьим мнением. А Бессонов с выражением глубокой усталостиглядел на карту, испещренную знаками обстановки, ярко и уютно освещеннуюаккумуляторными лампочками, и, выслушав доклад начальника штаба, молчал,продолжая думать о возможном соотношении сил на направлении предполагаемогоудара. "Если три-четыре немецкие танковые дивизии прорвут оборону наМышковой раньше, чем мы успеем подойти и развернуть свою армию на правомберегу, они сомнут и нас. Это тоже очевидно".

Но вслух он не сказал и этого, ибо бессмысленно былоговорить о том, что понимали, вероятно, в ту минуту все за столом.

Бессонов поднял голову.

В просторной комнате по-прежнему было тихо. Тоненькодребезжали стекла от проходивших под занавешенными окнами штабных машин. Ветерс вольным степным гулом проносился по крыше, маскировочные занавеси окон едвазаметно шевелились на сквознячках.

В углу над лавками поблескивал закопченный и древний ликиконы, как скорбная, от века, память о человеческих ошибках, войнах, поискахистины и страданиях. Этот лик какого-то святого, темнеющий над любовно вышитымикем-то и повешенными крест-накрест белыми холщовыми рушниками, искоса печальноглядел в свет аккумуляторных ламп. И Бессонов, чуть усмехнувшись, неожиданноподумал: "А ты-то что знаешь, святой? Где она, истина? В добре? Ах, вдобре… В благости прощения и любви? К кому? Что ты знаешь обо мне, о моем сыне?О Манштейне что знаешь? О его танковых дивизиях? Если бы я веровал, я помолилсябы, конечно. На коленях попросил совета и помощи. Но я не верую в Бога и вчудеса не верю. Четыреста немецких танков - вот тебе истина! И эта истинаположена на чашу весов - опасная тяжесть на весах добра и зла. От этого теперьзависит многое: четырехмесячная оборона Сталинграда, наше контрнаступление,окружение немецких армий. И это истина, как и то, что немцы извне началиконтрнаступление. Но чашу весов еще нужно тронуть. Хватит ли у меня на этосил?.."

Молчание за столом гнетуще затягивалось. Никто первым нерешался нарушить его. Начальник штаба Яценко вопрошающе поглядывал на дверь вовторую половину дома, где гудели зуммеры, то и дело отвечали по телефонамголоса адъютантов. Генерал Яценко не вставал, сидел грузно, прямо; потомносовым платком обтер бритую голову и снова озабоченно скосился на дверь.Веснин в задумчивости играл на столе коробкой папирос и, поймав на иконестранный текучий взгляд Бессонова, который становился все неприязненнее, всежестче, подумал, мучаясь любопытством, что не пожалел бы ничего, чтобы узнать,о чем думает сейчас командующий. Бессонов в свою очередь, перехватив вниманиеВеснина, подумал, что этот довольно молодой, приятный на вид член Военногосовета чересчур уж заинтересованно-откровенно наблюдает за ним. И спросил не отом, о чем хотел спросить в первую очередь: