– Да, товарищ Сталин. Я полностью с вами согласен.

– Поэтому ваша хорошо оснащенная армия, - продолжалСталин после длительной паузы, - которую мы вам даем из резерва Ставки,посылается на усиление трех фронтов, завершать разгром немцев в окружении. Выбудете добивать Паулюса, завершать операцию "Кольцо". Какие у вассоображения по этому поводу, товарищ Бессонов?

– Товарищ Сталин… - проговорил Бессонов, понимая,почему Сталин остановился на прошлогодней обстановке под Москвой и такнастойчиво повторил три раза слово "Канны", говоря об обстановке подСталинградом, сложившейся в результате ноябрьского контрнаступления нашихфронтов. - Я хотел бы сказать, товарищ Сталин, что все сейчас зависит отбыстроты ликвидации этой огромной немецкой группировки. Не исключенавозможность попытки прорыва немцев изнутри кольца или их деблокирующего удара кокруженной группировке сквозь внешний фронт. Мне сказали, что действия нашихвойск по ликвидации окруженной группировки в последние дни замедлились, а немцыожесточенно сопротивляются и даже контратакуют…

"Это он знает лучше меня, и, наверно, говорю янекстати", - подумал Бессонов, едва лишь произнес последнюю фразу, но Сталин,поднеся зажженную спичку к трубке, слегка кивнул.

– Попытка прорыва, говорите? Не ошибаетесь, товарищБессонов. Данные о переброске немецких сил из Западной Европы на Сталинградскоенаправление есть… Продолжайте.

– Поэтому я хотел бы как можно более быстрой переброскиармии к фронту, товарищ Сталин.

Сталин молчал, думая о чем-то своем, потрогал мундштукомтрубки толстые волосы рыжеватых усов; минуту спустя заговорил с особеннозаметным акцентом:

– Операцию "Кольцо" по расчленению иликвидации окруженной немецкой группировки мы должны провести силами фронтаРокоссовского и в основном войсками вашей армии, товарищ Бессонов. Не позжедвадцать третьего декабря. Дело еще в том, что до Сталинграда наши солдаты,даже командиры не привыкли как следует окружать и насмерть бить окруженноговрага. Слово "немец" долго звучало как очень активная сила. Этопсихологический фактор. Его переломить надо в сознании. Навсегда. Так ведь это,товарищ Бессонов? Или не так?

– Думаю, товарищ Сталин, - проговорил Бессонов, - что полностьюиз сознания солдата еще не ушло отступление сорок первого года. И лето сороквторого. Но перелом происходит или произошел… Солдаты стали понимать, что войнапошла другая, что не немцы, а мы стали окружать.

Желтовато-серое, бесстрастное лицо Сталина ни одним мускуломне выразило ни согласия, ни возражения, и, не то покашливая, не то перхаясаднящим горлом, он начал расхаживать по кабинету, по толстой, глушащей шагидорожке; левая, согнутая в локте, негибкая его рука была выставлена немноговперед, перед животом, узкие, покатые плечи немного ссутулены; но Бессоновупоказалось, что в этот момент Сталин был чем-то недоволен, озабочен,вследствие, может быть, напоминания о сорок первом годе или замечания о том,что замедлились действия наших войск против окруженной группировки Паулюса, - ипойманный им взгляд Сталина, когда приблизился он, был холодно сосредоточен, соспокойной твердостью не выпуская Бессонова.

– В чем задача и цель полководца, - заговорил Сталин,обращаясь уже не к Бессонову, а к самому себе, в раздумье, как на точных весахвзвешивая слова. - Главная задача полководца - узнать в лицо и изучитьпротивника. Подготовить и выждать момент. Натренировать мускулы. Внезапнонанести удар. И одержать победу.

Он жестом подчеркнул - "одержать победу", егошершавое, все в мельчайших оспинках лицо на миг стало удовлетворенным.

– И всякие маловеры будут повержены, - договорилСталин, вторично жестом подчеркнув слова. - Трусы и малодушные скептики,товарищ Бессонов. А такие еще есть, к сожалению.

И Сталин с нахмуренным лицом человека, не расположенноговести дальше разговор, подошел к письменному столу в конце кабинета, снялтелефонную трубку, но, поперхав, покашляв, замедленно опустил ее на рычаг.Потом минуты две равнодушно стоял к Бессонову боком, точно забыв о егоприсутствии; затем темно-смуглая, покрытая золотистыми волосами, небольшая егорука со стуком выбила пепел из погасшей трубки; он раскрыл на столе коробку спапиросами, нажимами пальцев стал ломать папиросы над пепельницей, крошить втрубку табак.

"Дал знать, что я должен уйти. Как видно, вызвал меня,чтобы только взглянуть на нового командующего, и остался не очень доволен мной,- подумал Бессонов. - Что ж, значит, мое назначение на армию по советуРокоссовского было случайным…".

Сталин продолжал крошить табак в трубку, приминать его ипосле затянувшейся паузы заговорил очень тихо:

– Скажите, товарищ Бессонов, вы учились, а потомпреподавали в академии… Это известный факт. Знакомы вы были с неким генераломВласовым?

"Почему он спросил о Власове? - мелькнуло в сознанииБессонова. - В связи с чем он вспомнил об этом?"

– Был знаком, - ответил с забившимся сердцем Бессонов,слышавший уже от работников Генштаба об июньских событиях на Волховском фронте,о трагедии 2-й ударной армии, в которой служил его сын, пропавший без вести. -Был знаком, - повторил Бессонов. - Учились в академии в одно время…

– Какое же ваше личное мнение о Власове тех лет?Говорят, был самолюбив и чересчур обидчив?

– Это не бросалось в глаза, товарищ Сталин, в те годыон особенно тесно ни с кем не общался, как я помню.

– Говорят, что этот самолюбивый генерал, сдавшийсянемцам, был трусом, очень застенчивым в бою, как тот ермоловский генерал. Этотак?

– Ничего не могу сказать об этих его качествах, товарищСталин. Не приходилось встречаться с Власовым на фронте, - ответил вполголосаБессонов. - Одно знаю твердо: в академии он ничем особенным не выделялся - былчеловеком средних способностей.

– Стало известно, что этот политический авантюристсредних способностей, - с раздражением проговорил Сталин, - пошел в услужение кнемцам. По вине этого застенчивого генерала шесть тысяч из его армии погибло,восемь тысяч пропало без вести. По-моему, товарищ Бессонов, в плен часто попадаютполитически и морально нестойкие элементы. В какой-то мере недовольные нашимстроем… За некоторым исключением. Согласны?

"Не может быть, чтобы Виктор в числе этих восьми тысяч,пропавших без вести, попал в плен!.. Почему Сталин заговорил об этом?" -опять подумал Бессонов, ощущая толкнувшуюся ожогом боль в ноге и испытываянепреоборимое желание вытереть жаркий пот с висков.

В Москве, после госпиталя, еще не получив назначения,постоянно думая о сыне, о его жизни или возможной смерти, Бессонов навел справкио 2-й ударной армии, о вышедших из окружения, но избегал затрагивать этотвопрос даже в разговоре с женой, не теряя надежды. Смерть или плен Виктора, егокончившиеся со смертью либо начавшиеся в плену страдания измерялись в сознанииБессонова иными категориями - смыслом его, Бессонова, жизни, смыслом егозапоздалой любви к сыну, смыслом жизни жены, верой в то, во что он верил ихотел верить. И та краткая встреча в подмосковном госпитале перед отъездомВиктора на фронт, приблизившая к нему сына до пронзительной нежности, и тепатроны, посыпавшиеся из кармана новенького комсоставского плаща, и егонеумелое курение, и смех, и его стремление воевать вместе с друзьями по училищу- все помнил Бессонов, как в одном и том же повторяющемся сне.