Со двора можно было выйти всего лишь двумя путями. Если что-то пойдет не так, то можно будет легко перекрыть их и арестовать бандита. Двор, заросший сиренью и боярышником, был темен. При должной сноровке в нем можно было упрятать с десяток оперативников.

Майор Рогов начертил план двора и переулков, прилегающих к нему, пометил места, где можно было разместить людей так, чтобы они не были заметны. Он составил предварительный план операции и отправился на прием к начальнику Московского уголовного розыска Управления Рабоче-крестьянской милиции старшему майору Виктору Овчинникову, занимавшему эту должность уже пять лет, с тридцать третьего года.

Это был сухощавый, жилистый человек с сумрачным взглядом. Редкие темно-русые волосы зачесаны на сторону. Под прямым острым носом на широкой губе небольшие усики. Он принимал участие в Первой мировой войне, служил в ВЧК. Овчинников отличался педантичностью, точностью, не терпел пустословия, за отсутствие результатов спрашивал строго, имел немалый опыт оперативной и следственной работы.

Рогов решил, что будет весьма полезно, если старший майор ознакомится с планом предстоящих действий и выскажет свое мнение по этому поводу.

Овчинников принял Рогова незамедлительно и тут же по-деловому, не изменяя стилю руководства, привычному для него, коротко потребовал:

– Докладывай!

Рогов вкратце и в то же время стараясь не упустить значительных моментов, доложил старшему майору о готовящейся операции и попросил его разрешения на ее проведение.

Он обратил внимание на то, что за последние недели старший майор Виктор Овчинников сильно осунулся, кожа на скулах покрылась мелкими морщинами, под глазами появились синяки. Он выглядел каким-то потерянным.

На то были свои причины. По уголовному розыску ходили слухи о том, что у старшего майора большие неприятности. Они вроде бы связаны с его прежней службой в ВЧК. Отдельным эпизодом стояло пребывание Овчинникова в Ташкенте, куда он был отправлен на год в качестве высокого должностного лица, наделенного особыми полномочиями. В чем они заключались, никто толком в управлении не знал. Народ поговаривал, что он участвовал в ликвидации английской резидентуры, засевшей в Таджикистане, и ликвидации последних отрядов басмачей.

Несколько дней назад Овчинников даже записался на прием к товарищу Берия, но тот сослался на неотложные дела, отказался его выслушать и отправил к своему заму. Содержание этого разговора с заместителем наркома в управлении осталось неизвестным. Но полученный результат явно не добавил старшему майору настроения.

Профессионалом Овчинников был прекрасным. Он великолепно разбирался во всех тонкостях оперативной работы, являлся опытным и тонким следователем, раскрывшим немало сложнейших дел. Если теперь его снимут с должности, то уход такого сильного профессионала очень даже негативно скажется на качестве работы уголовного розыска, прежде всего на раскрываемости преступлений.

Александр Рогов искренне сопереживал старшему майору Овчинникову. За последние три года между ними сложились весьма теплые отношения, основанные на личной симпатии и признании профессиональных качеств друг друга.

Сотрудники, прошедшие школу Чрезвычайной комиссии, выгодно отличались от остальных оперативников, закончивших милицейскую школу. Они обладали какой-то внутренней непоколебимой уверенностью в принятии решений, пусть далеко не всегда самых либеральных. Многие из них работали еще в двадцатые годы, когда перестрелки с бандитами были обычным делом. Сейчас такое случалось гораздо реже.

Старшего майора Овчинникова за глаза называли человеком-кремнем. О такую крепкую породу разбивалась всякая недюжинная воля. Однако в последнее время с Овчинниковым произошли значительные перемены. Он находился наверху, где действовали совершенно иные законы, где не ветерок, а шторм, не снежок, а буран. От этой непогоды лицо его, на первый взгляд напоминающее скальную поверхность, покрылось многочисленными трещинами-морщинами.

Старший майор выслушал посетителя, одобрительно кивнул и произнес:

– Вижу, что вы хорошо все продумали. Откуда будете наблюдать за Шаманом?

Рогов ткнул карандашом в рисунок и ответил:

– Вот из этого дома. Я уже побывал там. Площадка на втором этаже очень удобная. Оттуда видны все подходы к дому. На всякий случай у выходов будут дежурить наши люди. Двое переоденутся под бродяг, спрячутся вот в этом сарае. Еще трое будут находиться вот в этих кустах.

– Видно их не будет?

– Не будет, – сказал Рогов. – Двор очень темный. А вот Шаман, наоборот, будет хорошо заметен. Там перед домом фонарь стоит. Так мы специально прикрутили лампу поярче, чтобы бандита было видно даже с большого расстояния. Это на тот случай, если мы вдруг решим задержать его. Оперативники будут находиться и вот в этом доме напротив. – Рогов показал на соседнее трехэтажное здание. Если что-то пойдет не так, то будем брать его сразу, по моему сигналу.

– А где вы думаете взять драгоценности? Преступник должен поверить, что украшения самые настоящие.

– У нас есть бутафория. Используем ее. Отличить эти вещицы от настоящих может только специалист.

– Убедили. Разумеется, никто не должен знать, что драгоценности не настоящие. Уяснили?

– Так точно, товарищ старший майор!

– Предупреждаю, – строго обронил Овчинников. – Брать Шамана нужно только в крайнем случае, если он вдруг что-то почувствует. Нам нужна вся его банда!

– Разрешите приступить к исполнению?

– Разрешаю, – сказал Овчинников. – Незамедлительно доложить мне, как прошла операция.

– Есть доложить! – бодро ответил Рогов и вышел из кабинета.

Глава 11

Особенный ювелир

Утром на конспиративную квартиру к Рогову пришел Кобзарь. Выглядел он слегка напряженным, хотя виду не подавал. Предстоящее дело его явно будоражило. Майор подробно рассказал ему о плане, разработанном им, указал дом, в котором будет размещаться ювелир. Он подчеркнул, что это место позволяет наблюдать за ювелиром со стороны улицы и арестовать Шамана, если вдруг возникнет такая необходимость.

– Но это в крайнем случае, – добавил майор Рогов. – Только если он что-то почувствует и попытается скрыться. Твоя задача заключается в том, чтобы убедить его ограбить ювелира и заманить всю банду в дом.

Этот район Кобзарь знал хорошо. Здесь проживала Валентина, его подруга, на которой он когда-то хотел жениться. Но судьбе было угодно, чтобы Петр однажды поругался с ней и потерял ее навсегда.

При воспоминании о том чудесном времени, о тех минутах, когда он провожал девушку до дома, в душе его разливалась теплота. Он жалел, что они разошлись, считал, что из них вполне могла бы получиться хорошая пара. Расставание с Валентиной не прошло для него безболезненно. Петра ломало, как это бывает только во время серьезной болезни. Он даже огибал этот район, не появлялся в нем без надобности, чтобы не принести себе еще бо́льших страданий.

Справиться с недугом Кобзарь сумел только через год, когда нашел утешение в объятиях невероятной хохотушки Натальи, пышной, как пасхальная сдоба. Валентина оставила кроткий и яркий след в