ничего не скажу Шерон.

– Ой, мама уже отчаялась пытаться подкупить меня, чтобы я бросил, – отшутился Дил. – Джони, составь мне компанию. Спасибо огромное, Майк, Мо. Это было бесподобно.

– Да, спасибо, ребята. Объеденье, – подхватила я, вылезая из-за стола. – Мы потом все уберем.

Я с благодарностью последовала за Дилом в сад, плотно закрыв за собой стеклянные двери.

Растоптав несколько кустиков розового морозника, мы подобрались к садовой ограде, оседлали ее, закурили.

– Спасибо тебе, – сказала я.

Дил положил руку мне на плечо и коротко пожал.

Ограда оказалась прохладной и слегка влажной, что действовало отрезвляюще. Я стала медленно отклоняться назад, пока не улеглась на спину, обратив взгляд вверх. Казалось, что небо обтягивало землю, как кожа – барабан.

– Ты как? Нормально? – спросил Дил.

– Ага, – отозвалась я и выпустила в небо пару колечек дыма – трюк, которым по-ребячьи гордилась.

– Не хочешь сходить в паб? – спросил Дил.

– Что? – Я выгнула шею, чтобы посмотреть на него.

Дил безучастно смотрел в сторону города.

– Ты серьезно?

– А почему нет? У тебя кошелек с собой?

– Нет.

– Ну, у меня есть. Пошли, пропустим пару бокалов. Пятница же!

– Дил, нет. Мне еще надо посуду помыть.

Он бросил окурок вниз на дорогу и попал точно на середину проезжей части.

– Потом помоем.

– Нет.

– А может, тогда посмотрим какой-нибудь фильм?

– Ну, не знаю.

– Отлично, а что же тогда хочешь ты, неунывающая Поллианна[14]?

Я поднялась и вытерла лицо руками:

– Я хочу прибраться и лечь спать.

– Замечательно, – кивнул Дил и спрыгнул с ограды на улицу.

– Ты чего творишь?

– Хочу наколдовать себе еще выпивки.

– Пойдешь в паб?

– Ага. Ты со мной?

– Нет.

– Счастливо оставаться, – сказал он и не спеша удалился.

Я смотрела вниз на дорогу, где остался лежать его окурок, в котором все еще тлел красный огонек, и эта искорка выглядела вызывающе урбанистической в тихом провинциальном закоулке.

Я слышала, как родители обмениваются какими-то замечаниями по поводу телевизионной передачи. Сполоснув тарелки, я загрузила посудомоечную машину и как можно тише стала подниматься наверх.

– Ты идешь спать, дорогая? – спросила мама, не отрываясь от телевизора.

В присутствии своего единственного ребенка ее чувства всегда обострялись до сверхчеловеческого уровня.

– Думаю, да, – отозвалась я. – Спокойной ночи.

– Дилан тоже?

– Он еще курит.

– Вам надо это прекращать, вам обоим, – прикрикнул папа.

– Знаю, знаю. – Я уже подходила к двери спальни.

– Увидимся утром! – донесся снизу голос мамы.

Гостевая спальня почти всегда пустовала. Поэтому, как я поняла, мама решила пустить ее под свои эксперименты с дизайном интерьеров. Стены были выкрашены в грязно-фиолетовый цвет – мама называла его «баклажановый», а светильники и все постельные принадлежности подобраны в желто-зеленых тонах. Изголовье кровати было отделано черной кожей с прострочкой. Стену украшал триптих холстов без рамок с изображением алых сердец на желтом фоне, отдаленно напоминавших логотип «Макдоналдса». Я забралась в постель с намерением как можно скорее забыться сном, но, как только я легла и оказалась в темноте, лавина мыслей обрушилась на меня и придавила с такой силой, что пришлось сесть и зажечь светильник цвета ликера шартрез. В сумочке у меня лежали дневник и журнал, который я рассчитывала почитать в поезде. Журнал – очередное желтое дерьмо под глянцевой обложкой, нацеленный на женскую аудиторию (хотя он сам явно транслировал ненависть к этим самым женщинам), но мне нравилось разглядывать наряды и ворошить сплетни о знаменитостях: это помогало отключить мозг. Но сначала – дневник, решила я. Надо наконец выплеснуть что-нибудь.

В ночь умирающего года

Сказал ты, что не изменился

С тех самых пор, когда детьми

Играли мы, не понимая смысла

Этих игрищ.

– Эй, тук-тук! – объявился Дил и прямиком шмыгнул в душ.

Вскоре послышалось его пение под шелест воды. Он исполнял «Дом в деревне» Blur[15]. Я быстро убрала дневник и уже просматривала последнюю страницу интервью с какой-то сериальной звездой, когда он вышел из душа, по-женски замотав голову полотенцем. Как вы расслабляетесь? Я люблю пилатес!

– Возбуждающее чтиво? – сгримасничал Дил.

– Усохни.

– Что это, «Виста»?

– Да.

– Давай, интервьюируй меня.

– Как прошло в пабе?

– На удивление весело, – ответил Дил, сдерживая отрыжку.

– Ты свинтус.

– Продолжай интервью!

– Ладно. Кого ты позовешь скоротать вечер?

– Тебя. – Дил активно растирался полотенцем.

– Твой коронный номер на тусовке?

– Высокая устойчивость к синтетической дури. Дальше.

– Лучшее место для первого свидания?

– У Теодора, – ответил он, улыбнувшись.

– Ты встречался там с девушками?

– Ясное дело.

– Приглашал туда Сесили?

– Нет, она бы не поняла. Кстати, ты чего так зациклилась на ней? Ревнуешь?

Дил натянул трусы, футболку и плюхнулся на кровать рядом со мной.

– От тебя бухлом несет, – сказала я.

Он высунул язык и выдохнул мне в лицо.

– Фу, отвали, – сморщилась я, отпихивая его. – Что ты любишь готовить?

– Я предпочитаю, чтобы готовили для меня.

Я внимательно посмотрела на него с прищуром.

– Что? – простодушно удивился он.

– Лучшее место для отдыха?

– Лаос. Дальше.

– Как ты расслабляешься?

– Косячком. Дальше.

Он забрался под одеяло, улегся на бок лицом ко мне, одну руку подложил под щеку, а другой дотянулся до моего живота.

– Как ты поддерживаешь себя в форме?

– Ха, ха, ха!

– Любимое телешоу?

– Все, что касается подглядывания за частной жизнью.

– Животные или младенцы?

– И те и другие.

– Кому ты благодарен?

– Национальной службе здравоохранения.

– Перед кем бы ты хотел извиниться?

– Уф. Перед каждым.

– Расскажи нам какой-нибудь свой секрет.

– Ты и сейчас выглядишь на двенадцать лет.

– Это не секрет.

– В каком-то роде секрет. Никто, кроме меня, этого не знает.

– Нет, не пойдет, это скукотища. Я хочу забористое.

– На самом деле нет у меня никаких секретов. А что говорит, – он приподнялся, чтобы посмотреть имя интервьюируемой звезды в журнале, – Шейла Шелкросс?

– Шейла Шелкросс говорит: «Я страшная расистка».

– Блядь. Ничего такого у меня нет.

Я бросила журнал на пол рядом с кроватью и выключила светильник. Мы лежали в полной тишине и темноте, что способствовало продолжению теперь уже наших внутренних монологов. Генри. Дил. Бен. Марла.

– Дил? – прошептала я.

– Что?

– Твои стихи становятся очень мрачными.

Он засмеялся и дотянулся до моей руки под одеялом. Так мы и уснули.

Затем появился Лохлан, он наступил на хвост Долли, пялился на меня, свирепо смеялся, лапы Долли неистово царапали пол… а потом собакой была уже я, Лохлан нависал надо мной, и я не могла дышать, а он твердил, что мне это нравится…

Я проснулась с бешеным сердцебиением и вся в холодном поту. Прильнув к теплой спине Дила, я уставилась в непроглядную