одно мгновение, за которое Лин успевала демонстративно кашлянуть. Поэтому Джесс, взращенная на строгой диете благопристойности, за рамки которой она не позволяла себе выходить, постоянно нуждалась в более теплых отношениях.

– Я заварила свежий жасминовый чай, – сообщила Джесс, машинально заправляя якобы выбившуюся прядь волос.

– Можно просто воды, дорогая, спасибо, – ответила Лин.

Стол, за которым мы расселись, был безупречно чист. Одному богу известно, как рано Джесс пришлось встать, чтобы навести такой блеск.

Вообще-то, я завидовала квартире девчонок. Сочетание перфекционизма Джесс с живой фантазией Милы придавало этому месту абсолютную женственность. На полках соседствовали ароматические свечи Джесс с толстенными томами по истории, хранившимися со времен учебы Милы в Эдинбурге. В холодильнике ореховое молоко уживалось со свежей рыбой. На диване уступчиво контрастировали старый батик бабушки Милы и роскошный кашемировый жаккард Джесс. Коротание вечеров в этом девичьем царстве никогда не вызывало ощущений, что вы пропускаете что-то более интересное где-то там в городе, что было основным синдромом моих бдений у себя во флигеле в компании с тоскливой сигаретой. Но при этом, приютившись вечером в их жилище – когда окна нараспашку, магнолии склоняют свои восковые бутоны, распита вторая бутылка вина, а мы ведем непринужденный разговор, – я снова чувствую себя четырнадцатилетней, когда мне предлагают облегченные задания по математике, так как для серьезных задач я еще не доросла. И мне кажется, меня выводят за скобки нашего тройственного договора о дружбе. Я представляла себе, как они, ужиная перед телевизором после долгих трудовых будней, делятся кучей мельчайших подробностей, составляющих их повседневную жизнь. Обсуждают действительно взрослые проблемы, такие как корпоративные встречи или в каком вагоне метро обычно больше свободных мест. Мои же вкрапления в общий разговор в виде анекдотических историй о проделках Клары или Джема или коротенькие видеоролики, заснятые на телефон, выглядели детским лепетом на лужайке по сравнению с их ежедневными поездками на работу и служебными перипетиями. Девчонки всегда смеялись над моими россказнями, неизменно умилялись моим видео, но все это с видом взрослых членов семьи, снисходительно выслушивающих непримечательные, незначительные сплетни.

– Как у тебя дела, Джони? – спросила Лин, так искусно завуалировав свое равнодушие подчеркнутой вежливостью, что оно едва улавливалось.

– Спасибо, хорошо, – ответила я чуть ли не с поклоном головы.

Джесс, стоя за спиной Лин, заметила это и усмехнулась.

– Ты по-прежнему няня?

Совершенно резонный вопрос, но почему-то прозвучал как оскорбление.

– Ага, да, – стараясь не мотать головой, ответила я. – Мне нравится. Дети чудные существа, такие обворожительные. У малышей многому можно научиться, я считаю.

Лин молчала, словно ожидая, что я конкретизирую свое утверждение и, ссылаясь на личный опыт, докажу его правдивость. Джесс поставила на стол чашки с чаем для себя и меня и стакан воды со льдом и кусочком лайма для Лин.

– А как ты, мам? – спросила Джесс, усаживаясь рядом со мной.

Лин сделала несколько жадных глотков, запустив в рот кусочек льда.

– Прекрасно, – ответила она и раскусила лед.

От хруста я невольно поморщилась.

– Утром пробежала десять километров меньше чем за час, – сообщила Лин, посасывая лед.

– Ого! – вырвалось у меня.

– Не настолько, но я работаю над этим. Чтобы было «ого», надо сократить до пятидесяти минут.

– Как работа? – спросила Джесс.

– Работа как работа, – пожала плечами Лин, и проглотила остатки льда. – А что у вас новенького, девочки? Есть чем похвастаться?

Мы с Джесс переглянулись.

– Э-э… – начала было я, но Лин перебила:

– Как там твой друг, Джони, который еврей? Забыла имя. Он мне понравился.

– Мам, не надо так говорить.

– Как?

– Еврей.

– Почему? Он не еврей?

– Нет, он еврей, но…

– Ну так а в чем тогда проблема?

– Просто это неэтично – идентифицировать кого-либо исключительно по его национальности, – сформулировала Джесс и добавила: – Я так думаю.

– А ты что думаешь, Джони?

– Ну… Я не думаю, чтобы Дила это сильно расстроило, но…

– Дилан! – воскликнула Лин. – Вспомнила! Ну и чем он занят?

– На втором курсе аспирантуры, – ответила я.

– Какая специализация?

– Английский язык. Литературное творчество и журналистика.

– И как, достиг чего-нибудь стоящего?

– Да, да, он настоящий талант.

– Да, он мне сразу понравился. У меня глаз наметанный в таких делах.

– Кстати, я встречаюсь с ним сегодня вечером, – заторопилась я и предприняла попытку встать, потому что это «вечером» уже начало приближаться. – И я скажу ему, э-э… передам привет от вас.

Джесс, глядя на меня, удивленно вскинула брови. Я знала, что она не хочет, чтобы я уходила, но жасминовый чай пробудил во мне зверский голод, мне отчаянно захотелось безотлагательно съесть рамен. Я попрощалась с Лин и перед уходом заскочила в комнату Милы. Она все еще лежала в постели.

– Иди туда и помоги Джесс, – прошипела я.

– Я подыхаю.

– Та же херня.

– Она учует, что от меня разит перегаром.

– Иди!

День выдался великолепный. Солнце, пейзажи, звуки – все это в моем хрупком состоянии воспринималось слегка гипертрофированно. Я добралась до закусочной в Пэкхеме, где готовили отменный рамен, и проглотила гигантскую порцию прямо за стойкой у окна.

«Может, выпьем перед посиделками?» – написала я Дилу.

У нас на вечер был запланирован ужин с его родителями в каком-нибудь более-менее пафосном ресторане в Вест-Энде. В ответ он прислал смайлик – с поднятым вверх большим пальцем, а затем триколор и домик, по которым я поняла, в каком пабе на Дин-стрит его встретить.

Я заскочила домой, приняла душ и снова нарядилась в одежду, которую одолжила у Джесс, добавив лишь сережки и подкрасив губы красной помадой. В зеркале на меня смотрела совсем другая девушка. Изысканная одежда Джесс, оказавшись на мне, производила совершенно обратный эффект: я выглядела как подросток, напяливший на себя наряды старшей сестры или, возможно, даже матери. Если на Джесс эти вещи элегантно подчеркивали ее андрогинные формы, то мой короткий торс выглядел незрело-угловатым. Я примерила туфли на высоком каблуке – слегка помогло. Тогда, чтобы добавить образу je ne sais quoi[21], я свернула себе сигаретку.

Дил опоздал на десять минут и, появившись, тут же заорал:

– Это не твоя одежда.

Он уже был нетрезв.

– С днем рождения, – сказала я.

Мы выдули по полторы пинты пива, и все это время я сотрясала воздух излишне подробным рассказом о ночи у девчонок. Наконец мы выползли на улицу и побрели через Сохо к площади Пикадилли на встречу с родителями Дила. Справа от нас появился особняк Олбани. Я ничего не сказала Дилу, но украдкой взглянула на фасад величественного здания, и мое сердце сжалось от странного чувства, колебавшегося где-то между надеждой и страхом.

Вечер