Он, конечно же, явился на выставку первым из художников. «Члены» не утруждали себя столь ранним появлением. Творцы и мастера имеют право задержаться, пока челядь развлекает гостей. У входа его встречал все тот же мужичок все в том же костюме, только желтая бабочка сменилась на пурпурный галстук в ярко-зеленый горошек. Больше всего Марк удивился тому, что подобные галстуки кто-то шьет. То, что их кто-то надевает, его как раз не удивило. Времена, когда он считал, что художник в первую очередь должен быть настоящим, а потом уж – эпатажным, давно прошли. В двадцать лет он презирал любое позерство, но ему уже стукнуло тридцать шесть, и за прошедшие шестнадцать лет многое изменилось.

Нет, Марк по-прежнему не считал, что творческие люди должны напоминать австралийских попугаев, но уже знал, что позерство иногда необходимо. Чтобы произвести нужное впечатление, чтобы скрыть за ним недостатки и неуверенность. Он всегда был искренним художником, но часто – позерским медиумом.

Мужичок вручил ему пропуск на длинном ремешке, который следовало вешать на шею, и махнул рукой, призывая пройти внутрь, где по залам уже бродили немногочисленные пока посетители, а в первом, чуть в сторонке, стояли Алекс и, конечно же, Белль. Увидев последнюю, Марк непроизвольно скривился. Глупо было предполагать, что Белль отпустит сына на выставку одного. И дело даже не в том, что Алексу едва исполнилось тринадцать, а в том, что на выставку эту позвал его он, Марк. Белль не просто привела сына, она, очевидно, будет таскаться за ними по пятам и тщательно слушать все, о чем они говорят. Как будто Марк и в самом деле может открыть их общему сыну главную тайну.

– Привет! – весело поздоровался он, подходя ближе.

Алекс тут же расплылся в радостной улыбке, а Белль перекосило как Пизанскую башню. Каждый раз, видя ее брезгливую мину, чуть опущенные вниз уголки губ, Марк удивлялся, как мог когда-то без памяти любить ее, как мог еще несколько лет назад искренне считать ее самой красивой женщиной на свете? А Рита, глупая, до сих пор ревнует…

– Привет! – чуть не подпрыгнул от радости Алекс, Белль не удостоила его ответом. – Это так здорово, что ты меня позвал!

– Ты и так пошел бы сюда с классом, – процедила Белль.

– Но это не то же самое, – возразил Алекс.

– Конечно, не то же, – кивнул Марк.

– Ой ли? – тут же усмехнулась Белль, надменно приподняв бровь. – И чем же ты сможешь удивить моего сына? Ты же не член Союза художников, сам здесь случайно оказался.

Теперь уже от гримасы не удержался Марк. И как она узнала, стерва? Он не удостоил ее ответом, прекрасно зная, что равнодушие разозлит сильнее. Ему хватало восторга Алекса. Когда-то Марку представился случай впечатлить племянника способностями медиума, теперь же он хотел показать себя и как художник.

К его удивлению и восхищению, Алексу и самому нашлось чем его удивить. То ли он подготовился к выставке, то ли просто не на шутку интересовался живописью и современным искусством, но он мог провести неплохую экскурсию, порой рассказывая о картинах, инсталляциях и художниках такие вещи, которых не знал даже Марк. И каждый раз, когда Алекс говорил что-то такое, Марк испытывал странное чувство. Если бы речь шла о Гретхен, он назвал бы это чувство отцовской гордостью. Именно ее он испытывал, когда Гретхен хвалили на кружке по рисованию, когда ее выделяли в балетной школе. Он гордился дочерью и, похоже, сейчас гордился сыном. Белль же, видя восторг Алекса, его искреннюю заинтересованность в происходящем, злилась все сильнее, и это тоже не могло не радовать.

Вскоре зал заполнили посетители, за ними подтянулись и творцы. Некоторых Марк знал, с другими его знакомили общие знакомые. Заносчивые типы, безусловно, встречались, но почти все с удовольствием уделяли внимание Алексу, называя его подрастающей сменой. Конечно же, это было обычной вежливостью, поскольку никто не видел его картин, но этого хватало, чтобы Белль цветом походила на вареную свеклу. Марк то и дело ловил себя на мысли, что уже давно не получал такого удовольствия. Будь рядом Рита, наверняка прочитала бы ему лекцию о том, что он в глубине души все еще любит Белль, иначе ему не хотелось бы так сильно причинять ей боль, но Марк точно знал, что любви в их отношениях места больше нет.

Ближе к обеду он прилично устал, переломанные когда-то ноги ныли сильнее обычного, он все чаще опирался на трость, которую обычно носил как украшение, а не необходимость, а потому был только счастлив, когда вниманием Алекса полностью завладела словно из ниоткуда появившаяся Алина. Как выяснилось – и это Марку уже не приносило столько радости – Алекс тяготел как раз к современным направлениям, а в этом Марк разбирался мало, по большей части считая все веяния моды антихудожественной мазней и эпатажем. Зато Алине было что рассказать подрастающему поколению.

Марк поискал взглядом горизонтальную поверхность, на которую можно было бы приземлиться и немного отдохнуть, и, заприметив в дальнем углу соседнего зала нечто вроде кафетерия с парой столиков и стульями вокруг них, направился туда. В этом зале выставлялись портретисты, а потому народу здесь было еще меньше, чем в том, где висела его работа. Если еще находились любители красивых классических пейзажей, то портреты никому не известных людей впечатляли немногих. Вот и сейчас здесь был всего один мужчина. Стоял у большого портрета рыжеволосой женщины, заложив руки за спину, и неотрывно смотрел на картину. Марк скользнул по нему взглядом лишь на мгновение, но мозг зафиксировал странность, а потому, не дойдя до столиков, резко развернулся. Мужчина был призраком.

На самом деле ничего необычного в этом не было, Марк часто встречал их в разнообразных местах. Когда-то, когда только начал видеть их, пугался. Потом просто разглядывал, сейчас же почти не обращал внимания, как не обращают внимание на голубей. Они есть, их видно, мимо них проходишь каждый день, но спроси, как выглядел тот, мимо которого ты только что прошел, и вряд ли вспомнишь. Однако этот призрак чем-то привлек внимание, и Марк медленно направился к нему, стараясь не стучать сильно тростью по полу.

Мужчина либо не заметил его, либо, что скорее, делал вид, что не замечает. Наверное, не понял, что он медиум, не думал, что видит его. И лишь когда Марк подошел совсем близко и остановился, не оставляя сомнений, что видит, мужчина обернулся. Его лицо показалось Марку знакомым, однако он не сразу вспомнил, откуда знает его.

– Всегда питал слабость к портретам красивых женщин, – с грустной улыбкой произнес призрак, и тогда Марк наконец узнал его.

Карпов Юрий Станиславович, хирург, который когда-то работал с Ритой в одной больнице. Вступился за незнакомую девушку в темном парке и был жестоко избит малолетками. Умер, так и не придя в сознание. Марку довелось общаться с ним один раз, и по его словам тогда он понял, что Карпов собирается всеми правдами и неправдами остаться рядом Лизой, Смертью. Гретхен, которая продолжала общаться с ней и иногда рисовала ее, порой рисовала рядом с ней и мужскую фигуру. Марк понимал, что Карпову, скорее всего, удалось стать верным спутником Смерти. Сейчас же он в этом только убедился.