Молодой человек кивнул в знак благодарности.

– Вашему гостю будет не просто выбрать из двенадцати комнат одну, – сказала Ева, не отрывая взгляда от юноши. Он прекрасно понимал, какой смысл она вложила в цифру двенадцать.

– А разве я говорила вам, что в моем доме двенадцать комнат? – беззаботно улыбнулась старая синьора. – Надо же! А я и не помню.

***

Синьора Мария была совершенно очарована своим гостем. Он был немного странным и, хотя прекрасно говорил по-итальянски, словно родился и вырос где-нибудь на севере Италии, она, тем не менее, почувствовала, что он чужестранец. Впрочем, как ни старалась, она не могла определить, откуда он приехал и кто он по национальности: немец, француз, скандинав или американец. Никакими, теми или иными, характерными для определенной нации чертами он не обладал. Но, несмотря ни на что, она сразу определила, что человек он хороший.

С самого утра они много беседовали. Он рассказывал ей о людях, которых встречал, а она жадно слушала. Иногда это были очень мрачные истории, но синьора Мария не удивлялась: в жизни часто случаются ужасные истории, тут уж ничего не поделаешь.

– Признайтесь, Пеллегрино, – спросила пожилая дама, с хитрецой во взгляде покосившись на юношу. – Вы сочиняете стихи?

– С чего вы решили?

– Такие утонченные натуры, как вы, часто пишут стихи, – пояснила синьора Мария.

Пеллегрино чуть заметно качнул головой и улыбнулся.

– Нет, синьора, я не сочиняю стихи. Я только собираю их.

– Как это?

– Иногда я встречаю людей, которые дарят мне свои стихи. Это какие-то отрывки их жизни; нечто такое, что оставило в их судьбе болезненный след. А стихи – что-то вроде краткой исповеди. Исповедь души.

– Исповедь души, – зачарованно произнесла синьора Мария и тут же попросила: – Почитайте мне что-нибудь, Пеллегрино. Я уже так давно не слышала стихов.

Пеллегрино поколебался.

– Эти стихи не всегда приятны, синьора Мария. Исповедь – это не слова о прекрасном. Скорее, наоборот.

Синьора немного помолчала в нерешительности, словно размышляя, а потом сказала:

– Почитайте.

***

В соседней комнате Франческа стояла перед зеркалом и расчесывала свои длинные темные волосы. У нее было очень странное чувство. Она отчетливо помнила, что сегодня гонки. Она знала, что с минуты на минуту Фабио сядет в кабину своей гоночной машины и помчится по трассе – вот-вот.

Но, зная это, она почему-то стояла сейчас перед зеркалом и спокойно расчесывала волосы. В Монцу она ехать и не собиралась – хорошо понимала, что не сможет находиться ни на трибунах, ни в боксе, нигде вблизи трассы. Но не следить за гонками вообще – в ее планы не входило. Она подумала, что нужно бы включить телевизор и посмотреть трансляцию гонок. Еще она думала, что сегодня шестой этап, и Фабио… Если снова произойдет авария, и если эта авария станет последней в его жизни… Неужели потом она будет вспоминать, что в этот самый момент просто стояла у зеркала и расчесывала волосы?!

Рука у нее задрожала. Она снова увидела ЭТО! Авария. Смерть. Конец. Почему она стоит тут? Франческа видела свое отражение в зеркале: спокойное лицо, даже беззаботное. Но ведь это не так. Неужели это действительно она?!

Вдруг в зеркале что-то привлекло ее внимание. Франческа перестала расчесывать волосы и, опустив руку, почувствовала в ней тяжесть. Посмотрела в зеркало и в первый момент удивилась: круглое зеркало висело как раз напротив окна. Она всегда жила в этой комнате, когда останавливалась у мамы, и прекрасно помнила, что зеркало прежде было в другом месте. Сейчас же в нем отражалось окно этой комнаты, деревья за окном и единственное видимое из этого окна – окно дома по соседству. Франческа подумала обернуться, но вместо этого только ближе подалась к зеркалу, всматриваясь в то, чужое окно, глядящее на нее из зазеркалья. В чужом окне стояла женщина…

***

Монца. Гран-при Италии. Погода: солнечно, сухо. Температура воздуха +27/+29°C, температура трассы +39/+43°C.

Фабио Росси в полной экипировке сел в кокпит гоночного автомобиля. После квалификации у него была не такая уж выигрышная позиция – сегодня он стартовал с четвертого места. Но его взгляд был спокоен и уверен, лицо сосредоточенно. Он не помнил прежних аварий и не думал о том, что сегодня может повториться что-то подобное. Он не испытывал страха. Его руки ощущали автомобиль так, словно он был продолжением его собственного тела. Все было хорошо. Но не потому, что в нем с каждой секундой все сильнее крепла уверенность в том, что сегодня он придет первым. И, конечно же, не потому, что он знал: на трассе его ждет борьба с теми, кто ничуть не хуже его, но каждый из них сегодня может стать только вторым – это максимум на что они могут рассчитывать.

Нет, причина была другая.

Все было хорошо, потому что он ощущал в себе небывалый азарт, даже на грани куража. Хотя нет. Куража не было. Но был азарт, и желание победить.

А еще голос в его голове: «Ты придешь первым. Все просто».

***

Глаза Франчески стали просто огромными от ужаса. Она видела… В зеркале замелькали лица: страшные, синие, отекшие. Почему-то они были похожи на ее лицо. Франческа, не закрывая глаза, покачала головой из стороны в сторону.

– Мне это кажется… кажется… – хрипло пробормотала она.

Но женщина, стоящая в окне, в зеркале, не исчезала. Это была лишь темная фигура, лишь едва различимые очертания в круглом настенном зеркале. И тут фигура женщины стала приближаться, как будто перед Франческой было не зеркало, а экран телевизора, и на экране чужое окно становилось ближе, еще ближе. Сначала Франческа увидела глаза: на них словно упал свет. Это были обычные человеческие глаза, но… Мгновение – и в этих глазах загорелся огонь. Живой. Горячий. Она чувствовала.

Франческа тяжело дышала, но оторвать взгляда от зеркала не могла. Она слышала, как сквозь ее дыхание прорывается и хрип, и стон, и непонятный шепот – все вместе. Она слышала, к своему ужасу, голос матери, который в эту секунду попросил: «Почитайте…», а другой голос ей ответил странными, жутковатыми, отталкивающими стихами:

Обличий рой несчетный промелькнул

В зеркальном круге блекло-тусклом.

В пожаре глаз и голой дрожи скул

Мелькнул огонь зеркальным хрустом…

И по зеркалу… по зеркалу прямо на глазах Франчески поползли трещины. Звук был тихий, но просто непереносимый: скрежет, хруст, звон… Ужасная боль вдруг вспыхнула внутри ее головы. Франческа схватилась за голову руками и со всей силы сжала ее, чтобы прогнать, выдавить из себя эту едкую боль. Но боль не уходила. Она становилась сильнее и Франческа хотела закричать… Но не могла. Она только тихо давилась своей болью и кряхтела, словно повторяя те звуки, которые издавало зеркало. И снова голос… Откуда-то она знала, что этот голос прямо сейчас звучит в соседней комнате. Он продолжал читать стихи: