в Америку, а у большинства в нашем баторе никаких перспектив. Так что, может, и неважно – умрешь ты завтра или нет, если завтра всегда такое же, как сегодня, а сегодня – такое же, как вчера?

Вика все еще была в гостях у своих стариков, так что поделиться переживаниями было не с кем. Я пробовал написать Калебу, но и он весь день не отвечал на мои сообщения – видимо, в Америке вовсю готовятся к этому их Рождеству. Вроде бы там начались зимние каникулы.

Весь день я слонялся по баторским коридорам один, представляя, что конец света уже наступил, а выжил только я, потому что только я в него и верил и заранее спрятался в бункере. И эти пустые коридоры – они пусты не потому, что все галдят на улице или отсиживаются в гостях, а потому, что всем крышка. Я так и говорил мысленно: «Крышка». Сказать «Все погибли» было страшно, казалось, что это слишком серьезное заявление и что слова эти обладают особой силой, которая тут же заставит всех немедленно умереть. А крышка, каюк, отбросить коньки – оно не так пугает. Наверное, поэтому люди придумали таким образом заменять слова о смерти.

Ну, в общем, я хожу по коридорам, последний выживший, стараясь не наступать на горящие деревянные доски в полу, и осторожно смотрю наверх – вдруг на меня свалится потолок? Я ищу хоть одного такого же, как я, уцелевшего после конца света.

Наконец-то я смогу выйти из батора, и никто меня не остановит! Я уйду далеко-далеко за территорию и буду искать стариковский дом, где находится Вика, и, когда я его найду (ну чисто интуитивно: меня приведет туда сердце), Вика выйдет из разваливающегося дома живая и невредимая, и мы поймем, что на всем белом свете остались только мы вдвоем. И ей, делать нечего, придется любить меня, потому что других мальчиков для любви не останется. Так что мы поженимся, родим детей и построим новую цивилизацию, как в начале времен.

Я так замечтался об этом, что мне уже казалось, что конец света – это не так уж и плохо.

Но после отбоя эти фантазии смешались с неясной тревогой и не принесли мне того радостного спокойствия, как это было днем. Мне вдруг стало страшно, что если я усну, то уже никогда не проснусь, потому что ночью на нас свалится метеорит.

Определенного представления о том, как именно случится конец света, у меня не было. Каждый раз я представлял его по-разному: то метеорит, то извержение всех вулканов, то океаны выйдут из берегов, то земля под ногами разойдется, и мы провалимся в лаву. А может, все и сразу.

Измученный этими образами, я поднялся и пошел в туалет, чтобы умыться и попить воды.

Проходя мимо игровой, заметил, что комната мерцает, как когда включен телевизор. Заглянул туда – и правда: воспиталка заснула, сидя в кресле, а телевизор тихонечко, еле слышно, продолжал работать. Я посмотрел на часы (игровая – одно из немногих мест, где можно было увидеть часы): до конца света оставалось меньше десяти минут. Не идти же теперь спать, когда я знаю об этом. Пришлось сесть на пороге игровой и ждать.

Уже через несколько минут я утомился и даже забеспокоился: те племена майя не говорили случайно точного времени? И по какому часовому поясу конец света должен наступить? Ведь когда в Стеклозаводске полночь, где-то еще – вчерашний день, а в Америке вообще утро двадцатого декабря. Как же тогда разобраться, во сколько именно нас всех укокошит?

Я рассуждал: может быть, выделить самую главную страну, на которую можно ориентироваться, и подумать, сколько времени сейчас там? По-моему, как ни крути, а самая главная – Россия. Она занимает весь глобус. Так что если Россия перестанет существовать, значит, перестанет существовать полпланеты, а это значительная потеря, так что наверняка майя ориентировались на Россию и московское время, а в Стеклозаводске столько же, сколько и в Москве, – получается, все верно, и до конца света три минуты.

Когда осталась одна минута, я поднялся и на цыпочках прошел к окну. Непроглядная тьма и только две яркие звезды на небе. Неужели все так и будет: смерть накроет это умиротворенное спокойствие черным колпаком – и больше ничего. Ни взрывов, ни лавы, ни океанов, может быть, мы просто перестанем существовать, даже не успев понять, что случилось?

Меня мелко затрясло. Лучше бы я сейчас спал.

Когда время на часах переключилось на 00:00, я зажмурился и закрыл уши. Подумал, что сейчас все начнет греметь и взрываться, но в баторе по-прежнему стояла тишина. Я открыл один глаз. Конец света не наступал.

В 00:01 все было так же тихо.

И в 00:02.

А в 00:05 я наконец смог отлипнуть от подоконника и вернуться к двери.

По телевизору шли вечерние новости. Подумав, что сейчас там объяснят, почему не наступает конец света, я прокрался к нему поближе и присел на карточки, прячась от воспиталки за массивным креслом. Тетенька в костюме сухим тоном рассказывала про инфляцию, ДТП в Челябинской области и встречи политиков друг с другом. От мерцающего экрана начали слезиться глаза, и я их закрыл.

Последнее, что я услышал, прежде чем начать пятиться назад – к коридору: «Госдума одобрила во втором чтении законопроект в ответ на “акт Магнитского”. Законопроект носит имя Димы Яковлева».

Я запомнил это, потому что, идя по коридору к спальне, думал о том, что это какое-то несерьезное название для закона. Дима Яковлев… Вот «акт Магнитского» звучит весомо, а Дима Яковлев – как-то не очень. Лучше бы назвали «актом Яковлева», все было бы ничего.

Улегшись обратно в постель, я быстро заснул. Мне стало спокойней: конец света не наступил.

Так, по крайней мере, мне казалось.

Глава 4

Как достать родителей

После несостоявшегося конца света наступили выходные, а в выходные Бруно и Анна всегда старались ко мне приехать. Всю субботу я провел, бесцельно шатаясь по территории батора, надеясь поймать момент, когда их огромный джип подъедет к воротам. Но уже начало темнеть, а они все не приезжали.

В воскресенье я попросил воспиталок выдать мне мобильник, чтобы позвонить Анне, но обнаружил сообщение от нее: «Извини, у нас не получится к тебе приехать, я позже все объясню». У меня сердце замерло и пропустило удар – что тут объяснять? Видимо, они передумали забирать меня, но стесняются сказать об этом. Как в глупых фильмах про любовь: «Извини, дело не в тебе, дело во мне!» И