станции, и Сет переходил туда вместе со мной. Наконец я получила работу в Сиэтле, мы осели здесь и завели ребенка. Но Сет завидовал моей славе. Я больше зарабатывала, даже когда он сделался директором, и ему было досадно, что не он в семье главный добытчик. Я много раз говорила, что это устаревшие стереотипы и мужчине вовсе не обязательно быть добытчиком, однако его это не убеждало. Поначалу все исчерпывалось пассивной агрессией – то там подпустит шпильку, то здесь. Однажды даже сказал: «Не буду утверждать, что ты популярна, потому что сексуальная блондинка, просто промолчу». Тогда я напомнила ему, что в первую очередь я ученый, а потом поняла, что довольно с меня этой токсичной маскулинности. Ревность имеет свойство потихоньку кипеть внутри, пока не становится частью личности. Мы стали ругаться даже по поводу того, чья очередь разгружать посудомоечную машину, хотя дело было совершенно не в посуде.

Торренс умолкает, и повисает пауза. Я совсем не любитель токсичных разговоров о том, что каждый обязан стремиться стать «лучшей версией себя», однако если мы не будем расти и развиваться, у человечества нет будущего. Ошибки и дурное поведение не значат, что человек плох по своей природе. Я верю, что люди могут меняться, и, хотя не собираюсь оправдывать убийц и грабителей, те ошибки, которые совершил Сет, наверняка можно исправить. Это не наивность – это надежда.

– Не хотелось бы переступать грань и лезть не в свое дело… – неуверенно начинаю я, внутренне поеживаясь от такой наглой лжи, потому что именно туда и лезу, причем не без надежды на успех.

– Ари, мы сегодня лежали рядышком совсем голые. Какая уж тут грань!

– И то верно! – со смехом откликаюсь я. – Так вот – вы не пробовали пойти к психологу?

Этот вопрос Торренс совсем не смущает.

– Я хотела. Два года уговаривала Сета, однако он считал, что выше этого, и не желал посвящать посторонних в наши личные дела. Был уверен, что мы разберемся сами. Ну и, конечно, не разобрался.

Так и подмывает сказать, что Сет пошел к психологу, однако у меня нет на это права.

– Я убеждена, что люди могут меняться! Он ведь перестал вешать объявления. И в клубе вы вместе танцевали.

– Прежде чем продолжать этот разговор, хочу уточнить: сколько ты берешь за консультацию?

– Ох, простите!.. Я все-таки лезу не в свое дело. Давайте сменим тему.

– Да шучу я! – Торренс задумчиво вытягивает ноги, даже зимой покрытые ровным золотистым загаром, и с грустью признается: – Когда все было хорошо, мы были очень счастливы вместе. Все бы отдала, чтобы вернуть те времена… Может, мы слишком погрузились в работу, а может, это естественный исход двадцати лет брака – не знаю… – Она глубоко вздыхает. Неужели и правда настолько тоскует по тем временам? – Порой тот, кто тебя больше всего любит, причиняет больше всего боли…

Срабатывает таймер, и это хорошо, потому что от жары у меня уже кружится голова.

– Пора выбираться, пока мы не сварились! – Торренс встает и плотнее закутывается в полотенце. – Что дальше? Может, косметолог?

* * *

Выщипанная и отскрабленная до полусмерти, я переодеваюсь к ужину. На этот раз, похоже, у нас будет не тимбилдинг, а настоящий отдых. Наверное, Торренс и самой иногда хочется забыть обо всем и расслабиться. Я дольше обычного выбираю наряд и в конце концов останавливаюсь на любимых темных джинсах, рубашке с облачным узором и вишневом свитере.

Номер Рассела удивительным образом оказался по соседству с моим, и я стучусь к нему, чтобы спуститься на ужин вместе, однако никто не отвечает. Подождав немного, направляюсь к лифту, чтобы спуститься с третьего этажа на первый, и тут замечаю Торренс с Сетом, которые сидят у камина в фойе, наклонившись друг к другу и соприкасаясь коленями. Поза не просто дружеская!

Я замираю в нерешительности. Можно вернуться к себе и подождать, пока они уйдут. Можно пройти мимо и им помешать. А можно… спрятаться за колонной и подслушать, о чем они говорят! Почти уверена: их теплое общение – результат нашего с Торренс разговора в сауне.

Не в силах устоять, я подкрадываюсь ближе и вжимаюсь в колонну, стараясь не дышать. Если и остались в этом деле границы приличий, то сейчас, подслушивая чужой разговор, я нарушаю их окончательно. Однако это не досужее любопытство – мне важно знать, правда ли у них наладились отношения. То, как они сейчас сидят, как танцевали на прошлой неделе – все это позволяет надеяться, что у них еще есть шанс все исправить. Возможно, на самом деле я хочу не столько улучшить атмосферу на работе, сколько сделать их счастливыми.

– …Это ведь неплохая идея? – спрашивает Торренс.

– Стоит попробовать, – соглашается Сет.

А потом происходит ужасное. Переминаясь с ноги на ногу, чтобы расслабить затекшую спину, я громко скриплю подошвами по отполированному полу. Торренс и Сет оборачиваются, и я бросаюсь бежать, проклиная свои любимые ботинки, поставившие меня в такое дурацкое положение.

Черт, черт, черт! Торренс и Сет наверняка подумают, что я за ними подглядывала! И действительно подглядывала, но по делу!.. Они догадаются, почему мы с Расселом задавали им всякие вопросы, пожалуются в отдел кадров и возненавидят друг друга окончательно. Одним неловким движением я разрушила весь наш план!

В панике я, не глядя, пробегаю мимо таблички «ОСТОРОЖНО, ВЛАЖНАЯ УБОРКА!», поскальзываюсь и падаю с лестницы.

13. ПРОГНОЗ: ожидаются осадки в виде секретов и по меньшей мере одно спорное решение

– Можете еще немного согнуть руку в запястье? – просит рентгенолог.

– Это максимум, на что я способна, – отвечаю я, морщась от резкой боли, пронизывающей руку. – Она вообще согнута?

– Нет. Дайте-ка помогу.

Он устанавливает руку в правильное положение для рентгена, и – черт! – это адски больно, больнее даже, чем установка внутриматочной спирали. Я приглушенно матерюсь, потом извиняюсь.

– Ничего страшного, слыхал я ругательства и похуже! Меня проклинают по несколько раз в неделю.

Он просит замереть на пять секунд, и оказывается, что пять секунд – это целая вечность! Невероятное напряжение мышц, которое я сейчас испытываю, наверняка сводит на нет весь эффект от массажа.

Само падение помню плохо: поскользнулась наверху лестницы, рухнула вниз и с ужасом поняла, что не могу пошевелить левой рукой. Ко мне подбежали Торренс и Сет, а потом откуда-то взялся Рассел. Они помогли мне встать, послали за льдом, Рассел усадил меня в такси и, к моему большому облегчению, сел рядом. Всю дорогу я прижимала к левой руке влажный пакет со льдом