и тихо паниковала оттого, что не могу пошевелить пальцами. До этого ни разу в жизни ничего не ломала и даже не вывихивала, зато теперь, похоже, умудрилась сломать локоть.

Есть и плюсы: я легко отделалась. Все могло кончиться гораздо хуже. Но черт, как же больно!..

Рентгенолог ведет меня обратно в смотровой кабинет, где, нервно постукивая ногой, ждет Рассел, взъерошенный до крайности. Когда мы только зашли и медсестра спросила, принимаю ли я какие-нибудь лекарства, я замялась, и он тут же вышел, сказав, что подождет снаружи. Если бы к тому моменту я еще сомневалась, хороший ли он человек, это бы меня окончательно убедило.

Когда меня повели на рентген, я позвала Рассела обратно, и теперь он вскакивает с вопросом:

– Ну что, ты как? Держишься?

Киваю, стараясь не расплакаться. Макияж наверняка размазался, в смотровой холодно, а я легко одета. Хочется в туалет, но боюсь не справиться одна – сломанную руку приходится все время поддерживать.

– Очень тебе сочувствую! – в десятый раз за вечер говорит Рассел. – Ты дрожишь – замерзла?

– Чуть-чуть…

Он набрасывает мне на плечи свой замшевый пиджак – большой, пахнущий кедровым мылом, что на фоне больничных запахов особенно приятно.

– Спасибо!

Я пытаюсь укутаться поплотнее, и неловкое движение тут же отзывается болью в левой руке.

Заходит врач. «Доктор Джейкобс» – гласит вышитая над карманом надпись.

– Как я и думала, у вас сломан локоть, – сообщает она, разглядывая рентгеновский снимок на мониторе.

– И сколько он будет срастаться?

– Может, шесть недель, может, двенадцать – наверняка сказать трудно. – Она открывает следующий снимок, который для меня мало чем отличается от предыдущего – призрачные кости на черном фоне. – Еще у вас ушиб ребер, но с этим, к сожалению, мы ничего поделать не можем – только покой, лед и обезболивающее.

– Вот, значит, почему так тяжело дышать! – нервно усмехаюсь я. – Ох, и смеяться… Хотя для этого поводов маловато.

Врач советует по возвращении в Сиэтл обратиться к ортопеду. По ее мнению, операция не потребуется, но мне наверняка пропишут физиотерапию. Она распаковывает новую темно-синюю перевязь и фиксирует мою руку так, чтобы кисть была выше локтя, а потом выдает рецепт на обезболивающее, компакт-диск с рентгеновскими снимками и целую пачку документов.

* * *

Когда мы с Расселом добираемся до моего номера, я сразу жалею, что не прибралась перед выходом. Удивительно, какой бардак можно развести за полдня, имея в распоряжении лишь ограниченный набор вещей!.. Впрочем, сейчас есть проблемы поважнее, чем свисающий со спинки стула лифчик.

– И как я умудрилась вляпаться в такую дурацкую историю! Вот же балда! – Я сбрасываю ботинки, раскидываюсь на кровати и опускаю здоровую руку на лоб.

Рассел жестом спрашивает разрешения присесть рядом, и я киваю.

– Никакая ты не балда. Это несчастный случай, с каждым может произойти.

Он легонько прикасается к моей руке, лежащей на лице, и кожа тут же покрывается мурашками.

– Да понятно, просто никак не рассчитывала на такое развитие событий…

– Зато теперь ты знаешь, что существуют «эм-энд-эмс» со вкусом морковного торта! Не представляю, как мы до сих пор жили без этого знания!

Он вытряхивает на кровать содержимое принесенного пакета. Мы пропустили общий ужин, хотя прямо сейчас меня это волнует так же мало, как и отношения Торренс с Сетом. Кухня уже закрыта, да и аппетита нет, но пока мы ждали лифт, Рассел воспользовался торговым автоматом, и теперь, слушая урчание у себя в животе, я рада, что он это сделал.

– Ох, Рассел, не смеши меня – это очень больно!.. Будь немного серьезнее, пожалуйста!

Он тут же напускает на себя важный вид, хотя глаза за стеклами очков предательски блестят.

– Крупных турниров по гольфу всего четыре, и проводятся они с апреля по июль. Самый престижный – «Мастерс», его организацией занимается Национальный гольф-клуб в Огасте, штат Джорджия…

– Отлично! То что надо, продолжай. – Я приподнимаюсь в тщетной попытке найти более удобное положение и указываю на стол, который кажется теперь таким далеким. – Можешь, пожалуйста, подать мне телефон?

Рассел приносит его, даже не взглянув на экран. До чего же корректный! Мне до такого далеко. Хочется вывести из себя этот образчик невозмутимости, растрепать волосы, смять пиджак…

Поблагодарив, разблокирую смартфон. Торренс интересуется, как я себя чувствую. Попытавшись набрать ответ одной рукой, быстро сдаюсь и записываю голосовое сообщение о том, чем мы занимались последние два часа.

– Я могу тебе еще чем-нибудь помочь? Говори, не стесняйся! – предлагает Рассел.

– Да нет, пока ничего не надо. Спасибо! – Я смеюсь, и это болью отдается в груди. – У меня уже иссякла фантазия на слова благодарности. Ты вовсе не обязан за мной так ухаживать, я справлюсь! Можешь идти к остальным, если хочешь.

Наверное, Рассел догадывается, что на самом деле я не желаю его отпускать, и потому отвечает:

– С радостью останусь. Знаешь, в средних классах я сломал руку на хоккее и сделался совсем беспомощным – маме приходилось резать мне пищу на мелкие кусочки и оборачивать гипс полиэтиленом перед душем.

– Так мило и трогательно!

– Тогда я вел себя отвратительно – совсем не мило, – усмехается Рассел. Он устраивается поудобнее, и рубашка натягивается на пухлом животе. – Но серьезно, ты не стесняйся.

– Можешь со мной просто поговорить? Причем не о Торренс, Сете и работе. Хочется отдохнуть – в конце концов, ради этого мы сюда и приехали.

– Без проблем.

И секунд на пять воцаряется тишина.

Я смеюсь.

– Трудно говорить по заказу! – заявляет он, но тоже смеется.

– Можешь рассказать мне об Элоди?.. – прошу я, опасаясь, что он сейчас замкнется, как по дороге сюда, и зубами открываю пакетик «скитлс».

– Ну-у… – тянет Рассел, задумчиво рассматривая «Эм-энд-эмс» со вкусом морковного торта, и я почти уверена, что сейчас он сменит тему.

Я ошибаюсь.

– Она занимается в театральной студии – с детства любит быть в центре внимания. Обожает мюзиклы и хорошо поет. Несколько лет назад, когда ей исполнилось девять, мы поехали в Нью-Йорк и целую неделю ходили по бродвейским театрам.

– Элоди чудесная! Я не то чтобы часто общаюсь с двенадцатилетками, но, по-моему, для своего возраста она исключительно проницательная. Они все такие?

– Во всяком случае, друзья у нее такие же – с ними все время надо держать ухо востро. Но Элоди добрая. Замечательная! Скоро у нее бат-мицва, и я думал, что она не захочет рано вставать по воскресеньям ради занятий[24], а она ни разу даже не пикнула.

– Как идет подготовка?

– Мне в свое время это не доставило никакого удовольствия, и радует, что у Элоди