открывает эту дверь и утаскивает старика…

– Ты сможешь его узнать?

– Конечно, шеф… Здоровенный детина, кожа темная… наверняка южанин…

– Рибейра, – проскрежетал господин Ленорман, – опять он!.. Рибейра, он же Парбери. Ах, разбойник, какая смелость!.. Он испугался старика Стейнвега… и явился забрать его прямо здесь, у меня из-под носа!..

Он в ярости топнул ногой:

– Но, черт возьми, как он узнал, что Стейнвег был тут, вот бандит! Не прошло и четырех часов, как я гонялся за ним в лесах Сен-Кюкюфа… и вот он здесь!.. Откуда он узнал!.. Уж не переселился ли он в мою шкуру?..

Господин Ленорман впал в такую глубокую задумчивость, что казалось, будто он ничего больше не видит и не слышит. Проходившая в этот момент мимо госпожа Кессельбах кивнула ему, а он даже не ответил.

Из оцепенения его вывел звук шагов.

– Наконец-то, это ты, Гурель?

– Это я, шеф, – отвечал запыхавшийся Гурель. – Их было двое. Они прошли этим путем на площадь Дофин. Их дожидался автомобиль. Внутри находились два человека, один – мужчина, одетый в черное, в надвинутой на глаза мягкой шляпе.

– Это он, – прошептал господин Ленорман, – убийца, сообщник Рибейры-Парбери. А другой человек?

– Женщина, женщина без шляпы, вроде как прислуга… и, похоже, красивая, рыжеволосая.

– Как? Ты говоришь, она рыжеволосая?

– Да.

Резко повернувшись, господин Ленорман мигом спустился с лестницы, пересек двор и вышел на набережную Орфевр.

– Стой! – крикнул он.

Запряженная двумя лошадьми открытая коляска удалялась. Это был экипаж госпожи Кессельбах… Кучер услышал окрик и остановился. Господин Ленорман вскочил на подножку.

– Тысяча извинений, мадам, мне необходима ваша помощь. Прошу вашего разрешения сопровождать вас… Однако действовать нам нужно быстро. Гурель, мой автомобиль… Ты его отослал?.. Тогда другой, неважно какой…

Все бросились на поиск. Но прошло не меньше десяти минут, прежде чем нашли автомобиль. Господин Ленорман изнемогал от нетерпения. Госпожа Кессельбах стояла на тротуаре с флаконом нюхательной соли в руке, ее слегка пошатывало.

Наконец они уселись.

– Гурель, сядь рядом с шофером и прямиком в Гарш.

– Ко мне! – изумленно молвила госпожа Кессельбах.

Ленорман не ответил.

Высунувшись в дверцу, он помахал пропуском и назвал свое имя полицейским, регулировавшим уличное движение. Наконец, когда они добрались до Кур-ла-Рен, Ленорман снова сел на место и сказал:

– Умоляю вас, мадам, отвечайте четко на мои вопросы. Вы видели мадемуазель Женевьеву Эрнемон недавно, около четырех часов?

– Женевьеву? Да… я одевалась, собираясь выйти.

– Это она сказала вам об объявлении в «Журналь» по поводу Стейнвега?

– Действительно.

– И после этого вы приехали ко мне?

– Да.

– Во время визита мадемуазель Эрнемон вы были одна?

– Ну… я не помню… А в чем дело?

– Вспомните. Была там одна из ваших горничных?

– Возможно… поскольку я одевалась…

– Как их зовут?

– Сюзанна… и Гертруда.

– Одна из них рыжеволосая, не так ли?

– Да. Гертруда.

– Вы давно ее знаете?

– Ее сестра служила у меня всегда… и Гертруда у меня уже несколько лет… Это воплощенная преданность, честность.

– Словом, вы за нее ручаетесь?

– О, безусловно!

– Тем лучше… тем лучше!

Половина восьмого, и дневной свет начинал меркнуть, когда автомобиль прибыл к пансиону. Не обращая внимания на свою спутницу, начальник полиции поспешил к консьержу.

– Служанка госпожи Кессельбах только что вернулась, не так ли?

– Какая служанка?

– Гертруда, одна из двух сестер.

– Но Гертруда никуда не выходила, сударь, мы не видели, чтобы она выходила.

– И все же кто-то только что вернулся.

– О нет, сударь, мы никому не открывали дверь после… после шести часов вечера.

– Есть ли отсюда другой выход кроме этого?

– Нет. Владение со всех сторон окружают стены, а они высокие…

– Госпожа Кессельбах, – обратился господин Ленорман к своей спутнице, – пройдемте к вашему флигелю.

И все трое направились туда. У госпожи Кессельбах не было ключа, и она позвонила в дверь. Появилась Сюзанна, вторая сестра.

– Гертруда здесь? – спросила госпожа Кессельбах.

– Да, мадам, она у себя в комнате.

– Позовите ее, мадемуазель, – приказал начальник полиции.

Через минуту спустилась Гертруда, приветливая и миловидная в своем белом переднике, украшенном вышивкой. Лицо ее, обрамленное рыжими волосами, в самом деле было довольно красиво.

Господин Ленорман, ничего не говоря, долго смотрел на нее, словно пытался что-то выпытать у этих невинных глаз. Он ни о чем ее не спросил. И через минуту просто сказал:

– Хорошо, мадемуазель, благодарю вас. Ты идешь, Гурель?

Он вышел вместе с инспектором и сразу же, следуя по темным аллеям сада, заявил:

– Это она.

– Вы думаете, шеф? Вид у нее такой спокойный.

– Чересчур спокойный. Другая удивилась бы, спросила бы меня, почему я ее вызвал. Она – ни слова. Ничего, кроме прилежного выражения лица, которое желает улыбаться во что бы то ни стало. Только я заметил, как с ее виска вдоль уха стекала капелька пота.

– И что?

– А то, что все ясно. Гертруда – сообщница двух бандитов, которые кружат вокруг дела Кессельбаха, то ли чтобы разузнать и привести в исполнение пресловутый проект, то ли чтобы заполучить миллионы вдовы. Безусловно, другая сестра тоже замешана в заговоре. Около четырех часов Гертруда, узнав, что мне известно о сообщении в «Журналь» и что, кроме того, у меня встреча со Стейнвегом, спешит, воспользовавшись отъездом своей хозяйки, в Париж, находит Рибейру и мужчину в мягкой шляпе и ведет их во Дворец правосудия, где Рибейра забирает господина Стейнвега.

Поразмыслив, Ленорман пришел к заключению:

– Все это доказывает: во-первых, значение, которое они придают Стейнвегу, и страх, который им внушают его разоблачения; во-вторых, что вокруг госпожи Кессельбах плетется настоящий заговор; в-третьих, что я не могу терять времени, поскольку заговор созрел.

– Хорошо, – согласился Гурель, – но есть одна необъяснимая вещь. Каким образом Гертруда могла выйти из сада, в котором мы находимся, и вернуться сюда без ведома консьержей?

– По тайному ходу, который бандиты должны были проложить недавно.

– И который наверняка ведет к флигелю госпожи Кессельбах?

– Да, возможно, – сказал Ленорман, – возможно… Но у меня другая идея…

Они пошли вдоль крепостной стены. Ночь стояла ясная, и пусть различить их силуэты было нельзя, зато сами они видели достаточно хорошо, чтобы исследовать камни стен и удостовериться, что ни одной бреши, сколь бы искусной она ни была, не проделано.

– Наверное, лестница… – предположил Гурель.

– Нет, поскольку Гертруда шла средь бела дня. Очевидно, что проход такого рода не может быть виден снаружи. Надо, чтобы его отверстие было спрятано в уже существующем строении.

– Есть только четыре флигеля, – возразил Гурель, – и все они обитаемы.

– Прошу прощения, но третий флигель, «Гортензия», необитаем.

– Кто вам это сказал?

– Консьерж. Опасаясь шума, госпожа Кессельбах арендовала этот флигель, расположенный