Первая пришлась как раз на пору становления, когда бизнесубыло отдано все, и душа, и тело. Вторая – в момент проявления небывалых амбицийи попыток победить дьявола. У Тимофея не было ни времени, ни сил, ни желаниязаниматься новой женой. Она появилась, и слава богу, протокол соблюден, ролираспределены, а остальное его не касалось.

Время от времени стрясались у него более или менее случайныеночи с более или менее случайными женщинами, большинство из которых он вряд либы вспомнил на следующий день по имени.

Юлию Духову помнил.

Она его забавляла. Как и всех остальных окружавших егомужчин и женщин, он видел ее насквозь. Видел ее брезгливость и неприязнь кнему, ее попытки устроить его жизнь так, как это представлялось ей выгодным, еезатеи, ее амбиции, ее усилия приподняться над всеми.

С сочувствием человека, побывавшего в одинаковой с нейпеределке, он позволял ей многое из того, чего не позволял никому. В концеконцов оскорбительно нищее и несправедливое детство роднило их. Она тожетщательно скрывала часть своей биографии, и Тимофей ей в этом не препятствовал,вполне понимая ее чувства.

Неизвестно, сколько бы так продолжалось, не возжелай онаслишком многого и не начни действовать во вред ему, Тимофею Кольцову. Этого онпри всем сочувствии допустить никак не мог, и поэтому Юлия уже три дня занималазамечательную, спокойную и, главное, очень далекую должность представителя покоммерческим вопросам холдинга “Судостроительные верфи Тимофея Кольцова” вЖеневе. Тимофей радовался, что смог так хорошо все устроить. Выгнать Юлию на улицуон вряд ли сумел бы.

Теперь нужно было разобраться с Катериной Солнцевой.

Тимофея эта девица от души раздражала. В этом тоже былонечто новое – обычно люди оставляли его равнодушным. Раздражаться на них былоделом глупым и непродуктивным. Тимофей не мог позволить себе никчемные эмоции.А Катерина представляла одни сплошные эмоции. В ней всего было немного“слишком” – слишком высокий рост, слишком веселые глаза и слишком белые зубы.

Вчера он слышал, как она хохотала с его охраной, громко ивесело. Охрана уже души в ней не чаяла, хотя началось все с того, что онадураком выставила бедного Димку, у которого, как и у Тимофея, отсутствовалочувство юмора. Почему-то мужики все ей очень быстро простили. Почему?

Она не была красавицей в принятом смысле этого слова. Что-тов ней было, конечно. Пожалуй, доброжелательность. И какая-то детскаязаинтересованность во всем, что ее окружало.

Не руководительница процветающего агентства, равный иуважаемый партнер, а студентка-третьекурсница.

Студентов Тимофей не любил.

Конечно, соображала она хорошо. Тимофей ни на минуту необольщался насчет ее ухоженных и холеных начальников. Кое-что они могли, ееначальники, но в делах, требующих минимальной творческой мысли, привыклиполагаться на нее, это ясно.

Зачем он думает о ней, когда нужно подумать о завтрашнейвстрече с другом детства Серегой Лазаревым, вместе с которым они выиграютзатеянную той же Катериной войну?!

“Надо же, расследование провела”, – развеселился Тимофей.

Думать о ком-то просто так тоже было внове, и никакогоудовольствия не доставляло. Тимофей не знал, как ему следует относиться к этомубессмысленному процессу.

Столь же бессмысленным было и приглашение всех “выборщиков”пожить на его даче, а не в гостинице. Он не любил человеческое общество вообще,а в непосредственной близости от себя тем более. Он не мог спокойно думать,когда его окружали люди, а для императора возможность спокойно подумать онасущном и необходимом означала процветание империи. Зачем он припер в свой домчетверых совершенно чужих людей, несравнимых с ним по положению?

Тимофей всегда был честным с самим собой, поэтому знал –из-за Катерины.

Конечно, в его доме на взморье, громадном, как замокнемецкого феодала, могли жить человек пятьдесят, никогда не встречаясь друг сдругом. В доме имелось достаточно флигелей, башен, мезонинов, литых чугунных ипарадных мраморных лестниц, разнородных окон и даже флюгеров. Он заплатилбешеные деньги за один только эскиз этого дома, сделанный знаменитым английскимархитектором на куске плотного картона.

И все-таки это было странно – делить с кем-то свой дом.Приезжая по вечерам, он каждый раз недоумевал, видя свет в окнах.

Вчера вечером Тимофей неожиданно обнаружил свет в глубинепарка и, секунду подумав, пошел к крытому теннисному павильону, сиявшему втемноте февральского вечера громадами окон и застекленной крышей.

Этот павильон, одна из многочисленных затей архитектора,вроде подъемника и вертолетной площадки, годами стоял пустым. В него дажезаходили редко. Сам Тимофей ни в какой теннис, конечно, не играл. Егоокружение, люди не слишком молодые и слишком провинциальные, модными штучкамитоже не увлекались, поэтому электрическое сияние в обычно пустующем павильонеудивило Тимофея.

Прямоугольники света выхватывали из ночи мокрые стволысосен, асфальт аллеи и жухлую прошлогоднюю траву с островками снега. Внизу, подобрывом, ревело невидимое холодное море.

Даже отсюда было слышно, как ударяется о ракетку мяч ивосторженно вопит Катерина Солнцева, специалист по связям с общественностью.

Тимофею пришлось сделать над собой усилие, чтобы незаглянуть в окно, но войти тянуло неудержимо. Поддаваясь себе, он вошел и,стянув с плеч кашемировое английское пальто, пристроился на жесткой скамейке.Охрана удовлетворенно сопела сзади – всем нравилось рассматривать Катерину вшортах и короткой, мокрой насквозь майке.

– Добрый вечер! – радостно закричал, заметив их, объектнаблюдений. – Будете играть, Тимофей Ильич?

Прямо перед Тимофеем мелькали ее ноги. Обычные бледные,зимние женские ноги. У Дианы ноги были длиннее и красивее. Но Тимофей смотрелна Катины, и это доставляло ему удовольствие.

Катерина, запыхавшаяся, красная, с выбившимся из-подбейсболки клоком влажных волос, играла размашисто, сильно, совсем неженственно, со стоном, почти криком на ударе. Подавая, она прогибала сильнуюспину под мокрой майкой и била по мячу так, что звенели струны на дивнойкрасоты ракетке.

На Тимофея она не обращала никакого внимания, в отличие отсвоего партнера, Александра Скворцова, который вдруг сбился, засуетился и сталиграть так, что, принимая его удары, Катерина стонала протяжно: – Ну,Сашка-а-а!

Она бегала по площадке, как молодая лошадь в манеже, скореепорывисто, чем грациозно, и все это, включая непонятные выкрики “меньше” и“больше”, в которых Тимофей ни черта не умел разбираться, напомнило емуУимблдон прошлым летом, где он находился по делам. Он добросовестно отсидел в ВИП-ложеи полуфиналы, и финал, чувствуя себя при этом так же неуместно и глупо, как исейчас.