– Настолько хорошо ориентируюсь, что даже понимаю всю незаконность действий следователя Рогожина, который отказал мне в адвокате, аргументировав это тем, что моя вина будет доказана полностью, а правозащитник – всего лишь ненужная формальность, которая сэкономит мне нервы, время и деньги.

Прокурорский чин не знал, что мне сказать, поэтому задумчиво почесал плешивый затылок, состроив при этом гримасу древнегреческого философа.

Я же продолжил:

– Между прочим, в багажнике кораблевской «Тойоты» находится труп бывшего телохранителя бизнесмена. Убил его не кто иной, как Прелясковский, заметая следы своей преступной деятельности.

– Хорошо, – наконец нашелся работник прокуратуры, – в этом мы как-нибудь сами разберемся, но вы должны отпустить заложников и добровольно отправиться в камеру. В противном случае я ничего не смогу для вас сделать.

Убаюканный мерным, таким убедительным говорком Фролова, я едва не поплатился за это жизнью. В маленьком окошке мелькнул вороненый ствол пистолета Макарова. Грянул оглушительный выстрел. Но в последний момент мне удалось отскочить в сторону, прикрывшись телом обезумевшего помощника прокурора, – мои пальцы прижимали к его горлу лезвие перочинного ножа.

– Прекратить! Прекратить! – дико заверещал он, затрепетав в моих руках, как пойманная форель. – Немедленно!

Пальба прекратилась. Едкий запах пороховых газов наполнил камеру, неприятно защекотав ноздри.

Ко мне вернулось прежнее самообладание, и я заговорил в самое ухо заложника:

– Пусть уберут отсюда этих идиотов, а вы останетесь со мной.

Мой приказ был исполнен. Суетливые тюремщики проворно выносили из камеры покалеченных монстров, стараясь не раздражать меня понапрасну.

Когда наконец-то захлопнулась тяжелая дверь, я услышал, как гость угрюмого каземата скуляще запричитал:

– Слушай, зачем тебе добавлять срок? Отпусти меня, а я обещаю рассмотреть все изложенные факты и принять соответствующие меры.

– Мне ваши меры, как барану аспирин, когда из него жарят шашлык, – пробурчал я и добавил: – Между прочим, Рогожин обещал мне «вышку».

Прокурор нервно крутанул головой и испуганно произнес:

– Он дебил! Можешь поверить моему слову – максимум, что тебе дадут, – это десять-двенадцать лет.

– Ладно, – устало вымолвил я, – доживем до завтра. Между прочим, который час?

– Половина восьмого, а что?

Я же переспросил:

– Утра или вечера?

Собеседник вяло пожал плечами и безразлично отозвался:

– Естественно, утра.

Пристроившись на жестком полу, я гостеприимно пригласил посетителя присесть рядышком.

Когда он, кряхтя и отдуваясь, уселся на холодный цемент, я миролюбиво заговорил:

– Не знаю почему, но ялтинские менты мне не нравятся. Вот взять хотя бы Прелясковского – сволочь чистой воды. Сошелся с преступниками и похитил милую девушку, вытребовав у несчастного папаши двести тысяч долларов.

Фролов тупо уставился на меня, спросив:

– Откуда ты это знаешь?

Поскольку времени у нас было предостаточно, я охотно поведал невольному сокамернику историю последних дней, опуская лишь имя сексапильной Жанны, чтобы не втягивать ее в эту историю.

– Если все на самом деле так, как ты мне рассказал, тогда можно будет снять с тебя обвинение. – Выдержав короткую паузу, собеседник продолжил: – Если, конечно, ты не усугубишь свою вину моим похищением…

Пришлось перебить раздобрившегося оратора; положив ладонь на его плечо, я сказал:

– Не волнуйся, прокурор, все будет нормально. Но если ваши архаровцы решатся брать камеру штурмом, придется тебя зарезать.

На Фролова как будто вылили ушат кипящих помоев – лицо стало серым, на глаза навернулись слезы. В тишине можно было расслышать, как стучат наши сердца. За дверью раздавалась какая-то очень невнятная, приглушенная возня, но я старался не обращать на это внимания.

Неожиданно дверь распахнулась – да так стремительно, что я едва успел прикрыться тщедушным тельцем заложника, – но мои опасения оказались напрасны.

В дверном проеме возвышалась широкоплечая фигура долгожданного Ремизова.

– Выходи, горе-пленник, – пробурчал мой бывший командир и сделал короткий шаг мне навстречу.

Оказавшись за дверью камеры, я с огромным удовольствием обнаружил там отдыхающую охрану, обезвреженную соратниками по бывшей службе.

У высоких ворот изолятора нас ждала синяя «БМВ». За рулем сидел неизвестный мне мужчина с суровым взглядом и огромными руками.

– Наш коллега из СБУ. Служба безопасности Украины, – прокомментировал Ремизов.

– А вы с ними дружите? – не поверил я. – Во времена моей службы хохлы и москали поливали друг друга грязью.

– Спецслужбы соседних государств не должны дружить друг против друга, – молвил Ремизов веско. – Есть все-таки корпоративная солидарность. Особенно когда дело касается таких негодяев, как эти… Зови нашего украинского коллегу Вадимом. Ну что, поехали?

Дважды повторять не пришлось: автомобиль легко сорвался с места и понесся в сторону развилки. Однако, не доехав нескольких метров до основной трассы, машина свернула в поселок Васильевка, возвышавшийся над Ялтой.

Из узкой калитки вышел степенный мужчина моего возраста и без лишних слов поменялся местами с очкастым Вадимом, предварительно сменив номера.

Следуя за молчаливым Ремизовым, я прошел в тесный дворик, а оттуда на тенистую веранду.

За дубовым, нарочито грубо сколоченным столом восседал человек в пляжных шортах и хлопчатобумажной маечке. Внимательный и проникновенный взгляд с интересом рассматривал мою подпорченную физиономию. Наконец человек протянул руку в пригласительном жесте и тихо проговорил:

– Присаживайтесь.

Когда мы расселись, Ремизов представил меня незнакомцу:

– Знакомься, – командир качнул головой в сторону собеседника, – заместитель начальника местной СБУ. А это наш бывший специалист по глубоким диверсиям, – на этот раз говорящий представлял меня, – майор Громов.

– Наслышан, – улыбнувшись, отозвался хозяин и предложил: – Давайте перекусим, а заодно послушаем вашего специалиста.

Плотно налегая на закуску и особенно на выпивку, я неторопливо поведал бывшим сослуживцам историю своих злоключений. И хотя мой рассказ звучал неправдоподобно, как пересказ детектива, никто впервые за последнее время даже не попытался опровергнуть услышанное или отнестись к моему рассказу с иронией. Сразу было видно, что слушали меня люди бывалые.

По мере того как пища растворялась в голодном желудке, обильно смачиваемая живительной влагой, подходило к концу и мое повествование.