– Журналист привязался, – пояснила она.

– Журналист? И чего он хотел? За информацией пусть идут в полицию.

– А этот пришел к нам.

– Зачем? Нас лучше бы оставить в покое. Им прекрасно известно, что мы не преступники, а пострадавшие.

– Не совсем, – ответила Джулия.

Она швырнула на стол обрывки газеты и сложила руки на груди, не желая, чтобы он видел, как они дрожат. Брайан взял газету и принялся читать.

– Твою мать, – пробормотал он и повторил с новой силой: – Твою же мать!

– Ну, и как тебе? – поинтересовалась Джулия. – По-моему, обалдеть.

Брайан долго молчал, потом произнес:

– Вообще-то, они правду написали. Мы вряд ли сможем это опровергнуть.

– Без тебя знаю. Не надо мне об этом напоминать. Я в курсе.

– А толку? Анну твое знание не вернет.

– Брайан, зачем ты так? Хочешь, чтобы мне стало плохо? Забудь. Невозможно заставить меня почувствовать себя хуже, чем теперь. Наша дочь пропала. Наверное, похищена. И если еще не умерла, находится в лапах педофилов или работорговцев. Весь остаток своей жизни я буду думать о том, что с ней и где она. Что я – виновата. Все время буду думать. И ты еще надеешься причинить мне боль?

Брайан молчал. Потом поднял глаза:

– А мне без разницы. Мне нет дела, как ты себя чувствуешь. Все это из-за тебя. Ты захотела развода. Ты проворонила Анну. А я потерял все, что у меня было в жизни. И во всем виню одну только тебя. Ничего не поделаешь. Раз наша дочь исчезла через неделю после того, как ты объявила о разводе, мы друг друга поддерживать не обязаны. Ты облажалась, Джулия, – он укоризненно покачал головой. – Ты села в лужу.

Злым человеком Джулия не была. Она обижалась, расстраивалась, раздражалась, но настоящую злобу испытывала крайне редко. Насколько ей помнилось, приступы злобы с полной потерей самоконтроля накрывали ее всего несколько раз, и то когда она была еще подростком. Злилась на мать, пресекавшую на корню ее безусловно разумные и логичные идеи. Как то: обриться наголо, отправиться в ночной клуб или переночевать у приятеля. В ту пору ее гнев усиливали гормоны, бушующие в растущем организме. Однако это была сущая ерунда по сравнению с тем, что она испытывала сейчас.

Да кем он себя вообразил? Зачем без конца твердит, как она облажалась? Ей и без него это прекрасно известно. Она ни на минуту об этом не забывает. Самое отвратительное, что Джулия была уверена: Брайану нравится капать ей на мозги. Она, конечно, ожидала, что ее будут обвинять во всем, но чтобы он получал от этого удовольствие? Неужели пытается заработать лишние очки перед бракоразводным процессом, воспользовавшись исчезновением дочери?! Подобное уже не лезло ни в какие ворота, и уверенность в собственной догадке подлила масла в огонь ее гнева. Пока Брайан был в своем праве, она не могла на него злиться. Но раз уж он поступает подло, тогда пусть пеняет на себя. Плотина ее терпения треснет, и сквозь разлом хлынет поток гнева.

– Может, я и села, как ты выразился, в лужу, не забрав вовремя Анну, – процедила она, – только хватит мне об этом напоминать. В одном я, по крайней мере, не облажалась. А именно в том, что потребовала у тебя развод. Ты еще бо́льшая тряпка, чем я всегда о тебе думала, Брайан. И то, что ты используешь исчезновение моей дочери, чтобы посильнее меня пнуть, самому оставшись чистеньким, является лучшим тому доказательством.

Его потрясенная физиономия лишь подхлестнула Джулию. Она увидела мишень, в которую можно наконец выпустить стрелу.

– Я с самого начала должна была понять, что выходить за тебя замуж – ошибка. Взять хотя бы ту историю с Крисом. Если бы я тебя на самом деле любила, то, безусловно, не стала бы с ним встречаться. Однако я не захотела видеть правды.

Джулия знала, что пересаливает. Причины ее интрижки с Крисом были куда более сложными, и Брайан тут почти ни при чем. Но теперь это было уже не важно. Важно было лишь то, что ее слова причиняли ему боль, а следовательно, она – на верном пути.

– Я сожалею, что совершила эту величайшую ошибку в своей жизни. Единственно хорошее, что из этого получилось, – наша дочь, да и та пропала.

Брайн облизнул губы, с видимым трудом сглотнул.

– Все же брак со мной, – проговорил он, – никак не самая большая ошибка в твоей жизни. Самую большую ты совершила три дня назад, опоздав в школу. Вот это и есть твоя величайшая ошибка, Джулия. Ты прозевала нашу дочь. Может быть, даже убив ее тем самым.

Бывают утверждения, которые опровергнуть легко. Бывают те, которые опровергнуть трудно. Чтобы опровергнуть третьи, требуется покопаться в книгах. А есть те, которые опровергнуть нельзя в принципе. Слова Брайана были как раз из последних, и они оба это знали. То, что они друг другу сейчас наговорили, было очень плохо, но еще хуже то, что почти все это было правдой. Джулия уже не могла пойти на попятный и объяснить, что ничего такого не имела в виду, – ведь развода-то она потребовала. В подобных обстоятельствах утверждение, что их брак является ошибкой, выглядит совершенно здравым. То же относилось и к Брайану: если выяснится, что Анна действительно мертва – или все равно что умерла, – то и тогда это не будет буквально означать, что Джулия убила дочь собственными руками. Однако в каком-то смысле это будет правдой.

Джулия не находила ответа. Что делать, в очередной раз согласиться с обвинением или пропустить мимо ушей? Заорать ему прямо в рожу, как она его ненавидит, или молча развернуться и уйти, чтобы никогда больше с ним не заговорить?

От неразрешимой дилеммы ее спас телефонный звонок.

Звонила инспектор Уинн.

4

– Миссис Краун, – прокаркал ее голос, – вы уже читали газеты?

– Читала, – буркнула Джулия и пристально посмотрела на Брайана. Ей не нужно было, чтобы он слышал этот разговор. Ни этот, ни какой-либо другой.

– Минуточку, – сказала Джулия, перешла в столовую и плотно затворила за собой дверь. – Я ездила на заправку и там увидела «Дейли уорлд», – продолжила она, понизив голос. В кухне подозрительно скрипнула половица, Джулия как наяву увидела Брайана, прижавшего ухо к двери.

– Полиция приносит вам извинения. Сожалеем, что вам пришлось пережить подобное.

– Да ладно.

– Официально вас заверяю, никто из тех, кто занят расследованием, с прессой не общался, – продолжила инспектор. – Я лично переговорила со всеми. Мы такими вещами не занимаемся.

Джулия понимала, что Уинн звонила отнюдь не для того, чтобы рассыпаться в извинениях, тем более что статья не врала. Инспектор всего лишь хотела дать понять, что ни она сама, ни ее команда к утечке информации не причастны. Джулия, кстати, их и не подозревала. Можно было, конечно, начать выяснять, кто там проболтался, но пока так далеко заходить ей не хотелось. Она еще не оправилась от шока, вызванного статьей и встречей с репортером. Так и не свыклась с мыслью, что сама теперь является дичью. История развивалась закономерно: сперва говорили о пропавшем, вероятно похищенном, а возможно, и убитом ребенке; теперь речь зашла о материнской халатности, приведшей к пропаже, вероятно, похищению, а возможно, и убийству. Симпатии почтеннейшей публики привычно качнулись от сочувствия к укоризне и неприязни: «Как можно было так поступить с собственной дочерью?»