– Он поговорит с вами, конечно же. Понимаете, это моя работа– первой разговаривать с незнакомыми.

Она ушла. Я услышал тихие голоса в соседней комнате, а черезминуту девушка вернулась и пригласила нас войти.

Человек, лежавший в той комнате на кушетке, являл собойвпечатляющую фигуру. Высокий, изможденный, с кустистыми бровями и белойбородой, с лицом, осунувшимся в результате перенесенных страданий, докторСаваронов был, безусловно, яркой личностью. Я отметил особую форму его головы,ее необычайные размеры. Я, впрочем, знал, что великий шахматист и должен иметьбольшой по объему мозг. Я с легкостью понял, почему доктор Саваронов являетсявторым из величайших мастеров шахмат в мире.

Пуаро поклонился.

– Мсье доктор, могу я поговорить с вами наедине?

Саваронов повернулся к племяннице:

– Оставь нас, Соня.

Девушка послушно исчезла.

– Итак, сэр, в чем дело?

– Доктор Саваронов, совсем недавно вам невероятно повезло.Но если бы вы… если бы вы внезапно умерли, кто наследует вам?

– Я написал завещание в пользу моей племянницы, СониДавиловой. Но вы же не предполагаете…

– Я ничего не предполагаю, однако вы не видались со своейплемянницей со времен ее раннего детства. Кто угодно мог бы сыграть ее роль.

Похоже, предположение Пуаро поразило Саваронова. А Пуаробезмятежно продолжал:

– Довольно об этом. Я просто предостерег вас, и все. Асейчас я хочу попросить вас описать мне игру, что состоялась в тот трагическийвечер.

– Что вы имеете в виду… как это – описать?

– Ну, я сам не играю в шахматы, но понимаю, что естьразличные варианты начала игры… Гамбит, так это называется?

Доктор Саваронов едва заметно улыбнулся.

– А! Теперь я вас понял. Уилсон начал дебютом Лопеца – этоодин из известнейших дебютов, он часто используется во время подобныхсоревнований.

– И как долго вы играли до того, как произошла трагедия?

– Должно быть, это был третий или четвертый ход, когдаУилсон вдруг упал на стол, абсолютно мертвый!

Пуаро встал, собираясь уходить. Последний свой вопрос онзадал небрежно, как будто это не имело никакого значения, – но я-то знал, чтоэто не так:

– Он что-нибудь ел или пил?

– Виски с содовой, полагаю.

– Благодарю вас, доктор Саваронов. Больше я не стану васбеспокоить.

Иван ждал нас в холле, чтобы проводить. Пуаро задержался напороге:

– Квартира под вами… вы знаете, кто в ней живет?

– Сэр Чарльз Кингуэлл, член парламента, сэр. Там недавноделали ремонт.

– Спасибо.

Мы вышли на улицу, залитую ярким зимним солнцем.

– Ну, знаете ли, Пуаро, – взорвался я, – не думаю, что вэтот раз вы были на высоте. Ваши вопросы были уж слишком не по делу.

– Вы так думаете, Гастингс? – жалобно глянул на меня Пуаро.– Я был boulversé,[15] верно. А о чем бы вы спросили?

Я тщательно обдумал вопрос, а потом изложил Пуаро своисоображения. Он выслушал меня вроде бы с большим интересом. Мой монолог длился,пока мы не добрались до дома.

– Блестяще, весьма рассудительно, Гастингс, – сказал Пуаро,отпирая дверь и поднимаясь по лестнице впереди меня. – Но все это совершенно ненужно.

– Не нужно! – ошеломленно закричал я. – Если этот человекбыл отравлен…

– Ага! – воскликнул Пуаро, бросаясь к записке, которую онувидел на столе. – Это от Джеппа. Как я и думал. – Он бросил листок мне.Записка была короткой и деловой. Никаких следов яда не обнаружено, ничто неуказывает на причину смерти.

– Вот видите, – сказал Пуаро, – ваши вопросы не имели бысмысла.

– Вы догадались об этом прежде?

– «Предугадать задачу – значит почти решить ее», – озвучилПуаро одну из актуальных проблем бриджа, которой я уделял немало времени. – Monami, если вы поступаете так, вам нет необходимости гадать.

– Не отвлекайтесь на пустяки, – нетерпеливо сказал я. – Выэто предвидели?

– Да.

– Почему?

Пуаро сунул руку в карман и выудил оттуда… белого слона!

– Как! – воскликнул я. – Вы забыли вернуть фигуру докторуСаваронову?

– Вы ошибаетесь, друг мой. Тот слон по-прежнему лежит у меняв левом кармане. Я прихватил его двойника из ящика с шахматным набором, которыймадемуазель Давилова столь любезно позволила мне осмотреть. Множественное числоот слова «слон» – «слоны-ы».

Он протянул конечное «ы» с каким-то подвыванием. Я ничего непонимал.

– Но зачем вы его взяли?

– Я хотел выяснить, являются ли они абсолютно одинаковыми.

Он поставил две фигурки на стол рядом.

– Ну конечно же, они одинаковые, – сказал я. – Совершенноодинаковые.

Пуаро, склонив голову набок, посмотрел на фигуры.

– Выглядят они именно так, признаю. Но нельзя признавать зафакт то, что не проверено. Прошу вас, принесите мои маленькие весы.

С невероятной осторожностью он взвесил две шахматныефигурки, а потом повернулся ко мне, и его лицо торжествующе сияло.

– Я был прав! Видите, я был прав! Невозможно обмануть ЭркюляПуаро!

Он бросился к телефону и с нетерпением ждал, когда егосоединят.

– Джепп? А! Джепп, это вы… Говорит Эркюль Пуаро. Присмотритеза слугой, Иваном. Ни в коем случае не дайте ему ускользнуть. Да, да, именноэто я и говорю.

Он бросил трубку и повернулся ко мне.

– Вы еще не понимаете, Гастингс? Я объясню. Уилсон не былотравлен, он был убит электрическим разрядом. Сквозь одну из этих шахматныхфигур пропустили тонкую металлическую проволоку. Стол был подготовлен заранее иустановлен на строго определенном месте. Когда слон очутился на одной изсеребряных клеток, сквозь тело Уилсона прошел разряд, мгновенно убивший его.Единственным следом оказался электрический ожог на его руке… на левой руке,поскольку он был левшой. Стол был частью хитроумного устройства. Тот стол,который показали мне, был его копией, совершенно безобидным предметом. Имзаменили оригинал сразу после убийства. Управлялся смертельный механизм изнижней квартиры, в которой, если вы помните, только что сделали ремонт. Но покрайней мере один из преступников должен был находиться в квартире Саваронова.Девушка – агент Большой Четверки, она хочет получить деньги Саваронова.