В угольно-сером костюме с искрой, Александр походил на мафиози еще сильнее, чем я. На его груди поблескивала ониксовая булавка для галстука.

Джеймс в безупречном чернильно-синем костюме с кроваво-красным галстуком представлял собой наиболее впечатляющего персонажа среди всех нас.

– Мне кажется или этот прикид действительно делает его выше? – спросил я, заглядывая в репетиционный зал, где устанавливали черный экран, на фоне которого мы должны были играть.

Сначала им понадобился Ричард, чтобы они могли снять «предвыборный плакат», как назвала его Гвендолин. Она порхала вокруг парня, словно бабочка, фонтанируя обожанием, которое граничило с Эдиповым (если поменять главных героев мифа местами).

Джеймс сморщил нос.

– Я думаю, что эго Ричарда заставляет его выглядеть таким здоровым.

Александр вытянул шею.

– Может быть, – сказал он. – Но нельзя отрицать, что он крут. – Он покосился на меня и добавил: – Так же будешь выглядеть и ты, если научишься правильно завязывать галстук.

– А он еще перекручен? – Я.

– Ты себя видел? – Александр.

– Просто поправь, ладно? – Я.

Александр кивнул, приподнял мой подбородок и продолжил шептать Джеймсу:

– Честно говоря, я рад, что у нас есть свободная от репетиций ночь. Всякий раз, когда мы проигрываем эту гребаную сцену с палаткой и комментариями Гвендолин, я хочу упиться до бесчувственности.

– Наверное, именно так ты и должен себя ощущать.

– Послушай, я подозреваю, что буду эмоционально истощен после спектакля, но сцена кажется мне настолько реальной, что, глядя на тебя за кулисами, я не пойму: хочу тебя убить или поцеловать?

Я коротко хохотнул, и Александр дернул меня за галстук.

– Прекрати корчиться.

– Прошу прощения.

– Если завтра Гвендолин со своими речами зайдет слишком далеко, я смогу тебя запросто поцеловать, – сказал Александр, обращаясь к Джеймсу.

– Спасибо за предупреждение.

Филиппа выскочила из женской гримерки. У нее было по меньшей мере, три сценических наряда, в данный момент она щеголяла в брючном полосатом костюме, который не очень ей шел.

– О чем речь? – прошептала она.

– Завтра я сумею поцеловать Джеймса взасос, – Александр.

– Везет мне, – Джеймс.

– Могло быть и хуже. Помнишь, как в середине лета Оливер заехал своей головой мне в лицо? – Филиппа.

– В свою защиту могу сказать, что я готовился к нежному поцелую, но ничего не видел: Пак брызнул любовным соком мне прямо в глаз. – Я.

– В этой фразе столько недомолвок, что я даже не знаю, с чего начать. – Александр.

Тем временем Гвендолин хлопнула в ладоши и громко произнесла:

– Мне кажется, нам не удастся добиться чего-то получше, чем вот это! Что дальше? Пары? Хорошо. – Она повернулась в нашу сторону. – Филиппа, сходи, пожалуйста, за другими девушками.

– По-моему, это единственная причина, по которой я тут нахожусь, – пробормотала Филиппа и исчезла в гримерке.

– Богом клянусь, – сказал Александр. – Если они не дадут ей весной достойную роль, я буду бойкотировать спектакль.

– Да, – согласился я. – Я тоже.

Когда появились девчонки, сразу стало ясно, что костюмеры потратили на них уйму времени. Рен была в элегантном темно-синем платье чуть ниже колен, а Мередит облачилась во что-то красное и облегающее ее как вторая кожа или слой лаковой краски. Ее волосы были распущены, будто львиная грива.

– А мы где должны быть? – спросила Мередит.

– Я бы сказал, на обложке, – ответил Александр, оглядывая ее с головы до пят. – Им обязательно надо было втискивать тебя в это?

– Да, – ответила она. – И понадобится пятеро, чтобы вытащить меня отсюда.

Она казалась скорее раздраженной, чем самодовольной.

– Ну, – протянул Джеймс, – я уверен, что недостатка в добровольцах не будет.

В его устах это прозвучало не слишком лестно.

– Эй! – рявкнула Гвендолин. – Хватит болтать! Девушки, Джеймс, идите сюда поскорее!

Мой друг и девчонки направились в зал; Мередит в блестящих лакированных туфлях осторожно пробиралась между удлинителями. Филиппа покачала головой.

– Теперь я даже не считаюсь девочкой.

– Не обижайся, – ответил Александр, – но только не в таком наряде.

– Тишина в зале, прошу! – крикнула Гвендолин, не повернувшись.

Филиппа скорчила гримасу, словно надкусила гнилое яблоко.

– Господи помилуй! – сказала она. – Пойду-ка я покурю.

Она не стала вдаваться в подробности, но источник ее раздражения едва ли являлся для кого-то тайной. Пока Гвендолин и фотограф – очередной студент-искусствовед, позаимствованный специально для этого случая, – расставляли Ричарда, Мередит, Джеймса и Рен перед экраном, невозможно было не заметить откровенного проявления фаворитизма. Я вздохнул, почти ни о чем не беспокоясь. В отличие от Филиппы, мне повезло. Невольно очарованный непрошенной нежностью, я наблюдал, как улыбается Джеймс, когда Гвендолин, уже игнорируя камеру, толкала его и Рен поближе друг к другу.

Я вздрогнул, когда Александр наклонился к моему уху и прошептал:

– Ты видишь то, что вижу я?

– Чего?..

– Ладно, приглядись повнимательней, а потом скажи мне, видишь ли ты это.

Поначалу я и понятия не имел, о чем он. Но затем действительно заметил кое-что – чуть дернувшийся уголок рта Мередит, когда пальцы Ричарда коснулись ее спины. Они стояли бок о бок, слегка повернувшись друг к дружке, но Мередит совсем не походила на Кальпурнию, идеальную жену политика, до самозабвения влюбленную в мужа. Ее рука лежала на лацкане пиджака Ричарда, но поза казалось напряженной и неестественной. По указанию фотографа Ричард слегка обнял ее за талию. Она чуть приподняла руку, чтобы их локти не соприкасались.

– Проблемы в раю? – предположил Александр.

– Не знаю, – ответил я. – Может быть.

После, как я его называл, «хеллоуинского инцидента» мы, в общем, вели себя так, будто ничего не случилось, забыв о происшествии, как о слишком далеко зашедшей пьяной игре. Ричард небрежно извинился перед Джеймсом, и слова были приняты с соразмерным отсутствием искренности, после чего парни оставались предельно корректны и вежливы. Мои одногруппники прилагали похвальные – хотя и тщетные – усилия, чтобы вернуться к нормальной жизни. Мередит стала неожиданным исключением: с первых же дней ноября она отказалась разговаривать с Ричардом.

– Разве они не спят в одной комнате? – спросил я.

– Прошлой ночью – точно нет, – ответил Александр. – Я пришел где-то после часа, и Ричард в одиночестве сидел в библиотеке. Мередит обычно идет, как она говорит, «снимать мейкап и читать в постели» где-то в половине двенадцатого.