– Это французская территория?

– Французы есть разве что в лагерях Иностранного легиона. Да еще в порту можно встретить старый французский трамп, направляющийся на Реюньон или Новую Каледонию. И в то же время Тарек бен Ладен, брат Усамы бен Ладена, хочет построить самый длинный в мире мост между Джибути и Йеменом через Баб-эль-Мандэб, Ворота слез. А по обеим сторонам моста воздвигнуть города, которые будут надеждой для человечества. В Джибути будет город на два миллиона человек, а в Йемене – на четыре. Проект стоит сорок миллиардов долларов, и работы проводятся американскими армейскими подрядчиками при полном одобрении ЦРУ.

Он запнулся. Он слишком сильно забрался в область своей реальной работы: он должен был изучить проект моста.

– Что касается переправы, то существуют неопровержимые генетические и исторические доказательства того, что любой не-африканец в мире происходит от группы из тридцати человек, которые переправились через Ворота слез около шестидесяти тысяч лет назад, пешком, вброд, а иногда на плотах, из Африки в Аравию. Мы все африканцы. Разница генома существует между людьми, а не между расами. С такой историей миграции любое африканское племя станет светловолосым и голубоглазым. Во Франции мы становимся белыми, как творог, а под солнцем черными. Однажды мы как вид уже убегали. Из долины Рифт в Сомали, а потом на Ближний Восток. В живых осталось всего несколько тысяч людей.

– Не верю. У любого водоема нас бы забили насмерть обезьяны.

– С точки зрения генетики это означает, что любой человек, не являющийся африканцем, происходит от одного из тех, кто перешел Красное море, а африканцы – от тех, кто остался. Плюс-минус потомки смешанных браков, – она указала на себя, как будто говоря «Вуаля!». – Это объясняет генетическое разнообразие в Африке, где крестьянин может быть дальше от своего соседа, чем ты от полинезийца. Вот настоящий исход.

Она повернулась к пианисту, который наигрывал французский хорал. Он был уверен, что в какой-то момент жизни вспомнит ее и этот вечер.

– Что такое?

Он выдержал ее взгляд:

– Ничего.

В ней было все. Единственное возможное будущее. Ее кожа, ее черты лица. И все это было совсем не ново, такая лихорадка чувств уже случалась.

Вечер пошел медленнее, как тонущий в озере камень. Они устали и поэтому расслабились, и, как часто случается на торжественных ужинах, беседа стала навязчивой.

Отхлебнув десертного вина, он рассказал, как в тысяча пятьсот девяносто седьмом году поэт Джон Донн отплыл на Азорские острова с графом Эссекским, чтобы перехватить испанский караван, везущий золото, в заливе Баияде-Ангра у острова Терсейра, отличающегося мягким климатом, обилием лесов и фруктовых садов, а также лугов, где откармливался скот, который оставляли моряки, отправляясь в Новый Свет.

– По дороге туда Донн был просто здоровым парнем, поэтом. А вот, вернувшись в Англию, он объявил, что жизнь мимолетна, и он станет священником. Его богослужения были великолепны. Его проповеди и благочестивые рассуждения читают до сих пор. «Нет человека, который был бы как остров, – процитировал он, – сам по себе, каждый человек есть часть материка, часть суши; и, если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа». Как ты думаешь, – продолжил он уже от себя, – что случается с телами, которые хоронят в море?

– Никогда об этом не думала, – не очень искренне ответила она, – это уже не прах к праху, а вода к воде. Мы состоим из воды, и это очевидно, но мы этого не принимаем. Воображаем себя чем-то твердым, а мы всего-навсего мешки с жидкостью. Из нас течет кровь. Наши рты, глаза, любые отверстия в теле, обращенные к миру, заполнены слюной, слизью или серой. Если бы мы слишком много времени провели на солнце, мы бы просто высохли.

– Значит, мы медузы? – Он прикурил сигарету. – Можно я закурю?

– Думаю, да.

– Если человек сделан из воды, значит ли это, что ангелы сделаны из воздуха?

– Ангелы сделаны из света. А почему ты об этом думаешь?

– Ты не замечала, что здесь в отеле повсюду ангелы? Над входом, в зеркальном зале, на лестнице. Донн говорил, что ангелы не размножаются. Что они были созданы в достаточном количестве, как и звезды. И тут возникает проблема. Человеческая популяция растет, а число ангелов не увеличивается.

– Ты боишься, что мы останемся одни и некому будет указать нам путь?

– Ты сама говорила это вчера. Все будет подсчитано, и всего окажется мало.

– Это просто, – ее голос слегка изменился. – Представь, что существует Бог. Представь, что Он всеведущ. Тогда Он знал максимальное количество людей на Земле и во всей Вселенной прежде, чем Он начал. Поскольку Он всемогущ, Он сделал так, что Х ангелов, предположим триллион, возникли вскоре после Большого взрыва. Но Он сделал так, что они не осознавали себя, как будто еще не родились, пока у них не появилось за кем приглядывать. Тогда верно и то, что новорожденные – просыпающиеся ангелы.

– Ты не веришь в Бога?

– А ты?

– А я верю, – сказал он. – И мне не стыдно в этом признаться.

Его доверчивость, конечно, могла ее оттолкнуть, но у каждого близкого человека есть какие-то черты и мысли, которые далеки от тебя. У нее тоже был нелегкий жизненный опыт и сложные фантазии.

Она посмотрела ему в глаза:

– Мне сложно верить во что-то, что не способно эволюционировать. Почему ты считаешь Донна авторитетом?

Он задумался на мгновение:

– Благородство? Знания? – На ум пришла еще одна строчка: – «Но я ничего такого над собою не делал – как же вышло, что я являюсь собственным палачом?»

– Ты знаешь, почему на картинах никогда не бывает улыбающихся ангелов?

– Нет.

– Потому что они очень древние.

Ее работа заставляла ее ощущать важность воображения. Ей было интересно, как существовали ангелы до появления религии, и множество других мелочей. Ангелы – не супергерои. У них нет чувства юмора. Они безгрешны, идеальны, они не люди. Она видела вавилонскую глиняную шкатулку и ангела со сложенными крыльями, преклонившего колени в ней. Если бы она поднесла к шкатулке фонарик, как будто настраивая прожектор глубоководного аппарата, она бы разглядела в подробностях его плечи и спину. Ангел бы встал – в ее сознании он был огромного роста – и склонил бы голову. Она смотрела бы в лицо, оцарапанное метеоритами, и он медленно развернул бы крылья с густым оперением, размахом больше, чем у любого морского орла. А потом ангел снова опустился бы в шкатулку, а она ушла бы обратно в свою собственную жизнь, к Лондону, работе, счетам.

– Скажи мне что-нибудь ужасное, – попросила она.

– Зачем? Сейчас время веселиться.

– У нас очень мало этого времени. Это не причина?

– Тебя стошнит, – тихо сказал он.

– У меня крепкий желудок.