Но Ренисенб нахмурилась и покачала головой.

— Нет, Хори, я пойду одна.

— Но почему, Ренисенб? Разве ты не боишься?

— Боюсь, — ответила Ренисенб. — Но все равно это нужносделать. В доме все дрожат от страха. Они сбегали в храм, купили амулетов, атеперь кричат, что нельзя ходить по тропинке в час заката. Нет, не чудозаставило Сатипи пошатнуться и упасть со скалы, а страх, страх передзлодеянием, которое она совершила. Потому что лишить жизни того, кто молод исилен, кто наслаждается своим существованием — это злодеяние. Я же ничегодурного не совершала, и, даже если Нофрет меня ненавидела, ее ненависть неможет причинить мне зла. Я в этом убеждена. И, кроме того, лучше умереть, чемпостоянно жить в страхе, поэтому я постараюсь преодолеть свой страх.

— Слова твои полны отваги, Ренисенб.

— На словах я, сказать по правде, более бесстрашна, чем наделе, — призналась Ренисенб и улыбнулась. Она встала. — Но произнести их былоприятно.

Хори тоже поднялся на ноги и встал рядом.

— Я запомню твои слова, Ренисенб. И как ты вскинула голову,когда произносила их. Они свидетельствуют об искренности и храбрости, которые,я всегда чувствовал, живут в твоем сердце.

Он взял ее за руку.

— Послушай меня, Ренисенб! Посмотри отсюда на долину, нареку и на тот берег. Это — Египет, наша земля. Разоренная войнами имеждоусобицами, разделенная на множество мелких царств, но скоро, очень скороона станет единой — Верхний и Нижний Египет снова объединятся в одну страну,которая, я верю и надеюсь, обретет былое величие. И в тот час Египтупонадобятся мужчины и женщины с сердцем, полным отваги, женщины вроде тебя,Ренисенб. А мужчины не такие, как Имхотеп, которого волнуют только собственныедоходы и расходы, и не такие, как Себек, бездельник и хвастун, и не такие, какИпи, который ищет только, чем поживиться, и даже не такие добросовестные ичестные, как Яхмос. Сидя здесь, можно сказать, среди усопших, подытоживаядоходы и расходы, выписывая счета, я осознал, что человеку наградой можетслужить не только богатство и утратой — не только потеря урожая… Я смотрю наНил и вижу в нем источник жизненной силы Египта, который существовал еще до нашегопоявления на свет и будет существовать после нашей смерти… Жизнь и смерть,Ренисенб, не имеют такого большого значения. Я всего лишь управляющий уИмхотепа, но, когда я смотрю вдаль, на Египет, я испытываю такие покой ирадость, что не поменялся бы своим местом даже с нашим правителем. Понимаешь литы, Ренисенб, о чем я говорю?

— По-моему, да. Хори, но не все. Ты совсем не такой, как те,кто внизу, я это уже давно знаю. И когда я здесь, рядом с тобой, я испытываю теже чувства, что и ты, только смутно, не очень отчетливо. Но я понимаю, о чем тыговоришь. Когда я здесь, все то, что внизу, — показала она, — кажется такимнезначительным — все эти ссоры и обиды, шум и суета. Здесь от этого отдыхаешь.

Нахмурив лоб, она помолчала, а потом, чуть запинаясь, продолжала:

— Порой я рада, что мне есть куда уйти. И тем не менее..,есть что-то такое.., не знаю, что именно.., что влечет меня обратно.

Хори отпустил ее руку и сделал шаг назад.

— Я понимаю, — мягко сказал он. — Песни Камени.

— Что ты говоришь, Хори? Я вовсе не думаю о Камени.

— Может, и не думаешь. Но все равно, Ренисенб, ты слышишьего пение здесь, не сознавая этого. Ренисенб смотрела на него, сдвинув брови.

— Какие удивительные вещи ты говоришь, Хори. Как я могуслышать его пение здесь? Так далеко от дома?

Но Хори лишь тихо вздохнул и покачал головой. Насмешка в егоглазах озадачила ее. Она рассердилась и даже чуть смутилась, потому что немогла понять его.

1

— Можно мне поговорить с тобою, Иза? Иза напряженновгляделась в фигуру, появившуюся на пороге. В дверях с подобострастной улыбкойна лице стояла Хенет.

— В чем дело? — с неприязнью в голосе спросила Иза.

— Да так, пустяки, по-моему, но я решила, что лучшеспросить…

— Входи, — прервала ее объяснения Иза. — А ты, — постучалаона палкой по плечу маленькой черной рабыни, которая нанизывала бусины нанитку, — отправляйся на кухню. Принеси мне оливок и гранатового соку.

Девчушка убежала, и Иза нетерпеливо кивнула Хенет.

— Я хотела показать тебе вот это, Иза. Иза уставилась напредмет, который протягивала ей Хенет. Это была небольшая шкатулка дляукрашений с выдвижной крышкой, которая запиралась на две застежки.

— Ну и что?

— Это ее. Я нашла эту шкатулку только что — в ее покоях.

— О ком ты говоришь? О Сатипи?

— Нет, нет, Иза. О другой.

— О Нофрет, хочешь ты сказать? Ну и что?

— Все ее украшения, горшочки с притираниями и сосуды сблаговониями, словом, все было замуровано вместе с ней.

Иза расстегнула застежки и открыла шкатулку. В ней лежаланитка бус из мелкого сердолика и половинка покрытого зеленой глазурью амулета,который, по-видимому, разломали умышленно.

— Ничего здесь особенного нет, — сказала Иза. — Наверное, незаметили, когда собирали вещи.

— Бальзамировщики забрали все.

— Бальзамировщики заслуживают доверия не больше, чем всеостальные. Забыли, и все.

— Говорю тебе, Иза: этого не было в комнате, когда я тудазаходила.

Иза пристально взглянула на Хенет.

— Что ты хочешь сказать? Что Нофрет вернулась из Царствамертвых и обитает у нас в доме? Ты ведь не глупа, Хенет, хотя иногда иприкидываешься дурочкой. Зачем тебе надо распространять эти сказки?

Хенет многозначительно покачала головой.

— Мы все знаем, что случилось с Сатипи и почему.

— Возможно, — согласилась Иза. — Не исключено, что кое-ктоиз нас даже знал об этом раньше. А, Хенет? Я всегда считала, что тебе лучшедругих известно, как Нофрет повстречалась со своей смертью.

— О Иза, неужто ты способна подумать…

— А почему бы и нет? — перебила ее Иза. — Я не боюсь думать,Хенет. Я видела, как последние два месяца Сатипи, крадучись, ходила по дому досмерти перепуганная, и со вчерашнего дня меня мучает мысль, что кто-то,наверное, знал, что Нофрет убила она, и этот кто-то угрожал Сатипи рассказатьоб этом Яхмосу, а может, и самому Имхотепу…