— И мой отец поверил тебе?

И снова Хенет с удовлетворением кивнула головой.

— Твой отец знает, как я блюду его интересы. Он всегда веритстарой Хенет. Он ценит меня, чего не делают все остальные. Пусть так, мояпреданность вам служит мне наградой. Я не ищу благодарности.

— Ты была предана и Нофрет, — заметила Ренисенб.

— С чего ты это взяла, Ренисенб, не понимаю. Я обязана, каки все другие, выполнять приказания.

— Она считала, что ты ей предана.

Хенет вновь усмехнулась.

— Нофрет не была так умна, как ей казалось. Она былачересчур гордой и решила, что ей принадлежит весь мир. Что ж, сейчас ейпредстоит держать ответ перед судом в Царстве мертвых — там ей вряд ли поможетее хорошенькое личико. Мы, во всяком случае, от нее избавились. По крайнеймере, — еле слышно добавила она, дотронувшись до одного из висящих у нее на шееамулетов, — я на это очень надеюсь.

2

— Ренисенб, я хочу поговорить с тобой о Сатипи.

— А в чем дело, Яхмос?

Ренисенб с участием смотрела на встревоженное лицо брата.

— С Сатипи что-то случилось. Я ничего не могу понять, струдом выдавил из себя Яхмос.

Ренисенб согласно кивнула головой, не найдя так сразу словутешения.

— Последнее время она очень переменилась, продолжал Яхмос. —При малейшем шорохе вздрагивает. Плохо ест. Ходит так, будто опасаетсясобственной тени. Ты, наверное, тоже заметила это, Ренисенб?

— Да, конечно, мы все заметили.

— Я спросил ее, не больна ли она, не послать ли за лекарем,но она ответила, что не нужно, она совершенно здорова.

— Я знаю.

— Значит, ты тоже ее спрашивала? И она ничего тебе несказала? Совсем ничего? — обеспокоенно допытывался он.

Ренисенб понимала озабоченность брата, но ничем не могла емупомочь.

— Она упорно твердит, что совершенно здорова.

— И плохо спит по ночам, — пробормотал Яхмос, — кричит восне. Может, ее что-то мучает, о чем мы и не догадываемся?

Ренисенб покачала головой.

— По-моему, нет. Дети здоровы. В доме ничего не произошло,кроме, конечно, смерти Нофрет, но вряд ли Сатипи будет горевать по этомуповоду, — сухо заключила она.

— Да, конечно, — чуть улыбнулся Яхмос. — Скорее, наоборот.Кроме того, это началось не после смерти Нофрет, а до нее.

Сказал он это не совсем уверенно, и Ренисенб быстровзглянула на него. Тогда Яхмос тихо, но настойчиво повторил:

— До смерти Нофрет. Тебе не кажется?

— Я заметила это только после ее смерти, — задумчивоответила Ренисенб.

— И Сатипи тебе ничего не говорила? Ты твердо помнишь?

Ренисенб опять покачала головой.

— Знаешь, Яхмос, по-моему, Сатипи и вправду нездорова. Мнекажется, она чего-то боится.

— Боится? — не сумел сдержать удивления Яхмос. А чего ейбояться? Кого? Сатипи всегда была храброй, как лев.

— Я знаю, — беспомощно призналась Ренисенб. — Мы все таксчитали. Но люди, как ни странно, меняются.

— Как, по-твоему, может, Кайт что-нибудь известно? Неговорила ли Сатипи с ней?

— Разумеется, Сатипи скорей бы сказала ей, чем мне, но,по-моему, такого разговора между ними не было. Нет, не было, я уверена.

— А что думает Кайт?

— Кайт? Кайт никогда ни о чем не думает. Зато Кайт,вспомнила Ренисенб, воспользовавшись необычной кротостью Сатипи, забрала себе исвоим детям лучшие из вновь вытканных полотнищ льна, на что никогда бы нерешилась, будь Сатипи в себе. Стены дома рухнули бы от ее крика! То, что Сатипибезропотно стерпела это, по правде говоря, просто потрясло Ренисенб.

— Ты говорил с Изой? — спросила Ренисенб. — Наша бабушкаочень хорошо разбирается в женщинах и в их настроении.

— Иза посоветовала мне вознести хвалу богам за эту перемену,только и всего, — с досадой ответил Яхмос. — Можешь не надеяться, сказала она,что Сатипи долго будет пребывать в таком благодушном настроении.

— А Хенет ты спрашивал? — не сразу решилась подать ему этумысль Ренисенб.

— Хенет? — нахмурился Яхмос. — Нет. Я не рискнул бы говоритьс Хенет о таких вещах. Она и так многое себе позволяет. Отец чересчур к нейснисходителен.

— Я знаю. Она ужасно всем надоела. Тем не менее… — не сразунашлась Ренисенб, — Хенет обычно все обо всех знает.

— Может, ты спросишь у нее, Ренисенб? — задумался Яхмос. — Апотом передашь мне ее ответ?

— Пожалуйста.

Улучив минуту, когда они с Хенет оказались наедине, направляяськ навесу, под которым женщины ткали полотно, Ренисенб попробовала поговорить сней о Сатипи. И была крайне удивлена, заметив, что этот вопрос встревожилХенет. От ее обычного желания посплетничать и следа не осталось.

Она дотронулась до висящего у нее на шее амулета иоглянулась.

— Меня это не касается… Мне некогда замечать, кто и как себяведет. Это не мое дело. Я не хочу быть причастной к чужой беде.

— К беде? К какой беде?

Хенет бросила на нее быстрый взгляд.

— Надеюсь, ни к какой. Нас это, во всяком случае, некасается. Нам с тобой, Ренисенб, не в чем себя упрекнуть. Это-то меня иутешает.

— Ты хочешь сказать, что Сатипи… О чем ты говоришь?

— Ни о чем. И, пожалуйста, Ренисенб, не пытайся у менячто-то выведать. Я в этом доме почти на положении служанки, и мне не присталовысказывать свое мнение о том, к чему я не имею никакого отношения. Если хочешьзнать, то я считаю, что перемена эта нам на благо и, если все так и останется,значит, нам везет. А теперь, Ренисенб, мне некогда, я должна присмотреть, чтобына полотне была поставлена правильная метка. Эти беспечные служанки толькоболтают и смеются, вместо того чтобы работать как следует.

И она стремглав бросилась под навес, а Ренисенб медленнодвинулась обратно к дому. Она незамеченной вошла в покои Сатипи, и та с воплемвскочила с места, когда Ренисенб тронула ее за плечо.

— О, как ты меня напугала! Я думала…

— Сатипи, — обратилась к ней Ренисенб, — что случилось?Может, ты скажешь мне? Яхмос беспокоится о тебе и…