главное. Деньги не главное. Потому что ни за какие деньги я б сейчас не согласилась вернуться в тот ад, из которого сбежала.

И, кстати, Оле я совсем не завидую. На самом деле, я просто любуюсь ею — такой классной, ухоженной, дорогой, — и искренне радуюсь, что хотя бы у одной из нас получилось…

— Сонька? — предположила я, когда она договорила.

— Андрей.

Её ответ и, главное, несколько брезгливый тон меня слегка озадачили, ведь я прекрасно помнила ту эйфорию, в которой сестра пребывала, выходя замуж за, как она говорила, лучшего парня страны. Но я подумала, что обстановка как-то не слишком располагает к откровениям, и решила не акцентировать на этом внимание.

— А Соня где? Она с тобой?

— Да, конечно, у бабушки. Точнее, они грозились в зоопарк сходить, наверное, выдвинулись уже…

Мы ещё немного посидели, и Оля начала закругляться, сославшись на то, что у неё ещё какие-то важные дела в Москве, которые нужно сделать непременно сегодня. А когда я попыталась её удержать, в ответ стала уговаривать меня остаться у них хотя бы до завтра, то есть, у мамы, и тут уже мне пришлось выкручиваться.

Словом, в конце концов, мы распрощались.

А немногим позже, шагая по мокрой, загазованной и уже, на удивление, чересчур для меня шумной столичной улице, я обнаружила, что никак не могу отогнать от себя тревожные мысли и развеять непонятное щемящее чувство, осевшее внутри.

Что-то было не так. Не такой я представляла нашу с Олечкой встречу. Как-то не так и не о том хотела пообщаться.

Да и Оля как-то слишком изменилась. И я не про элитные духи и причёску сейчас… Возможно, нам просто не хватило времени… Но мне показалось, что в сестре появилось что-то новое и не очень мне приятное, инородное. Такое ощущение, что с годами она становится чем-то похожей на мать. Вечно спешащая куда-то, раздражённая, деловая. Мне было мало тепла от неё. Вот, я поняла. Мне банально не хватило от неё простого человеческого тепла, к которому я когда-то так привыкла. Может, я себя накручиваю, но у меня создалось впечатление, что моя чуткая, простая, всегда лёгкая в общении, открытая и душевная Олечка потихоньку превращается в куклу. В очень красивую, дорогую, изысканную, но всё же холодную фарфоровую куклу, тщательно подбирающую слова. С льдинкой в сердце и уставшими от всего пустыми глазами.

Неужели со стороны я тоже создаю подобное впечатление?

Что происходит с нами с возрастом? Куда пропадает тот огонёк, что делает нас живыми?..

А может, дело тут не в возрасте вовсе?..

Такая, слегка заторможенная, хмурая, пришибленная тяжёлыми мыслями, я сама не заметила, как оказалась на пороге так до конца и не ставшего чужим мне дома.

Я всё ещё хорошо помнила эту, расписанную местным художником, щербатую стену, эту велосипедную парковку под окнами, код домофона…

Но решила не открывать.

Мне предстояла далеко не самая приятная на сегодняшний день встреча, и это нужно было пережить как-то.

Вдохнув поглубже, я отбросила мысли в сторону и просто машинально набрала номер квартиры.

— Это кто там у нас такой стеснительный? — послышался непривычно бодрый голос бывшего. — Заходи уже, открыто.

«И почему мне каждое его слово кажется издёвкой?» — думала я, поднимаясь на этаж.

Мы жили на шестом, но я отродясь не имела привычки пользоваться лифтом.

Миша всё-таки встретил. Распахнул передо мной дверь, расшаркался, раскланялся, как клоун, вызвав к себе ещё большее отвращение и снова зашевелив во мне давно уснувший, но так до конца и не искоренённый страх.

И, заходя в его логово, я почему-то подумала о Серёже. Именно этого мальчишки мне так не хватало сейчас. Не большого «страшного» Игоря, который по моим расчётам должен стать мне пожизненным оберегом в подобных ситуациях, а того, чья слепая убеждённость в том, что всё возможно, а ещё готовность в любой момент пойти напролом, и, пусть несколько взвинченная и расшатанная, но несомненно сильная, пробивная энергетика придали бы мне уверенности…

Я вдруг поймала себя на мысли, что именно рядом с Серёжей чувствовала бы себя в безопасности. И ещё — что очень скучаю по нему и не смогу порвать с ним сегодня, я просто не готова пока…

— Ну, что ты встала как неродная, проходи! — оголившись на моих глазах, пригласил меня Миша.

Он снял с себя домашнюю рубашку и неспешно натягивал водолазку, явно намеренно демонстрируя мне своё тело.

Как будто я не видела!

Да, надо признать, Миша всегда следил за собой. И, похоже, в последнее время — усиленно. Но мне не просто не хотелось, мне было неприятно смотреть на него, и я отвела взгляд.

Однако краем глаза я замечала, как он, склонив голову на бок, с косой улыбочкой, внимательно за мной наблюдает, за моей реакцией. Это напрягало.

— Так что ты хотел передать Ваньке? Давай, и я пойду, — холодно поторопила я.

Меня тянуло на свежий воздух, на свободу. Скорее уйти отсюда, покинуть эту, совсем не изменившуюся за время моего отсутствия, квартиру, эти стены, напоминающие мне о самом тёмном периоде моей жизни.

Мне было душно здесь, плохо.

— Ну, куда ты так спешишь? — как назло, привязался Миша. — Давай, проходи, попьём чаю. Если мне память не изменяет, ты любишь чёрный без добавок?

— Нет, мне некогда чаёвничать, — отрезала я.

Но он продолжил настаивать:

— Проходи, проходи, поговорить надо…

И мне пришлось зайти. Мы сели на кухне, на которой тоже всё осталось по-прежнему: те же обои с крупными розами и орхидеями, которые я когда-то так долго выбирала, та же мебель. Круглый стол с обломанной ножкой, помнящий немало наших скандалов…

Миша галантно обслужил меня, но это снова был фарс. И я едва вытерпела его, дожидаясь начала беседы.

— Короче… — начал он, развязно закинув в рот пару крекеров и снова навалившись на локти. — Я скоро уезжаю. Надолго. Может быть, навсегда даже.

— Куда? — сделала заинтересованный вид я.

На самом деле, меня мало волновала судьба бывшего мужа, лишь бы только не видеть его, но он сделал паузу, в которую нужно было что-то вставить.

— В Аргентину, — ответил он и снова замолчал.

Я посмотрела на него. В его тёмных, почти чёрных глазах горел огонёк отражённого света и какой-то недобрый интерес. Он всё наблюдал за мной. Как хищник за добычей, считывающий её каждое малейшее движение. В моём же случае — каждую эмоцию, изменение мимики. И мне захотелось лишить его такого удовольствия, поэтому я не отреагировала ровным счётом никак.

— И что дальше? — спросила абсолютно непроницаемым тоном. — Зачем ты