— А, ну во-первых, это! — Миша вдруг засуетился, достал с полки кухонного гарнитура небольшую бархатную коробочку и положил передо мной.

— Что это? — едва взглянув, строго спросила я.

— А ты открой.

И снова пришлось подчиниться. Когда коробочка распахнулась, я ожидаемо увидела украшение. Это были, надо признать, довольно симпатичные золотые серёжки с изумрудами и, скорее всего, фианитами (вряд ли, почему-то подумала я, это бриллианты).

— Нравится? — с придыханием спросил Миша.

Я пожала плечами. Я не любила золото и вообще не понимала, зачем и для кого Миша это здесь выложил.

— Ладно, я вижу, глаза загорелись, — мерзко засмеялся он. — Но закатай губу, это не тебе. Ваньке, вернее, его девчонке, — и, захлопнув, он протянул мне упаковку. — Спрячь, отдашь ему.

— Девчонке? — озадачилась я, убирая подарок в висящий рядом на ручке холодильника рюкзак.

— Да, а ты не знаешь разве? — притворно удивился Миша. — У нашего сына там любовь-морковь наклюнулась. Похоже, всё серьёзно. Он мне даже фотку её показал. Так что смотри, мать, не ровен час станешь бабушкой!..

Миша снова смеялся, а я почувствовала укол ревности — Ванька не рассказывал мне, что с кем-то встречается. Неприятно осознавать, что сын доверяет отцу больше, чем матери. Особенно такому как Миша.

— Хорошо, — взяв себя в руки, подытожила я. — Передам. Всё, я могу идти?

— Да подожди, куда ты всё спешишь? — снова задержал меня он. — Попей чайку уже. Я тебе ещё самое главное не сказал.

— Ну, хорошо. — Я повесила рюкзак на место. — Я слушаю тебя.

Снова закинув печенюшку в рот, Миша усмехнулся и покачал головой, повторив себе под нос:

— Я слушаю тебя… Деловая. — А затем вновь поднял на меня блестящий от света настенной лампы взгляд, помолчал, улыбнулся собственным мыслям, и, отряхнув руки, наконец-то продолжил:

— Я хочу оставить Ваньке эту квартиру. Ему всё равно скоро поступать, пусть живёт здесь.

— Он в курсе? — подумав, спросила я.

Неужели сам Миша решил расщедриться?.. Хотя, что я удивляюсь, это мужем он был так себе, а с Ванькой у них всегда были неплохие отношения…

— Да, естественно в курсе. Он давно ждёт этого. Так что, я надеюсь, ты не будешь против, не будешь портить сыну будущее?

Я снова задумалась. Какое-то неприятное чувство всколыхнулось в глубине души. А что, если Ванька как раз поэтому возобновил с Мишей общение? Что, если он пошёл на примирение именно из-за квартиры? Ведь я помню, как, ещё до нашего развода, сын не просто осуждал отца, а отказывался от него, отрекался, кричал, что никогда не простит ему всего того, что он сделал, был полностью на моей стороне… почему я и решилась наконец уйти от Миши. А что же теперь получается? Неужели меркантильные интересы победили?..

Но эта мысль оказалась настолько болезненной для меня, что я тут же постаралась от неё избавиться.

— Нет, конечно, я буду не против. Если он сам захочет этого — пожалуйста. Поступит в универ и может жить здесь.

— Вот и умница. — Вдруг Миша положил руку на мою, забрался пальцами под длинный рукав свитера и, улыбаясь мне в глаза, провёл ими по запястью.

— Ладно, мне пора, — скорее заторопилась я.

Мне изначально не нравился его, такой продолжительный и насмешливый, взгляд, а прикосновение вызвало волну мурашек вовсе не от удовольствия…

— Ну подожди, куда ты…

И, шаркнув стулом, уже через мгновение он преграждал мне путь, зажав меня у стенки между холодильником и столом. Я сразу поняла, что за этим последует и сделала попытку вырваться, пока не поздно, но он только ближе ко мне придвинулся.

И вот уже его рука на моей спине, вторая на затылке, и я точно знаю, что любое моё резкое движение — и он схватит меня за волосы, и мне будет больно.

Мне будет больно. Очень больно, если я посмею сопротивляться. Это уже годами отработанная схема, выработанный условные рефлекс…

И я замираю. В висках шумит, сердце заходится в рваном ритме… Меня мутит от страха и накатывающей с бешеной скоростью паники. Но я стараюсь сохранить самообладание, из последних сил держусь, чтобы вести себя тихо…

Только без истерик, Марина, спокойно…

— Слушай, тебе не кажется, что можно и как-то потеплее друг к другу. Всё-таки, не чужие друг другу люди, правда?

— Миш, не надо, — по-хорошему умоляю я. Голос уже предательски дрожит, и с его стороны я, наверное, уже выгляжу жалко. — Пожалуйста, не надо всё портить, мы ведь только-только нашли общий язык…

— Общий язык? — усмехается он. — Хм, звучит возбуждающе… — И резко надавив сзади, пытается поймать ртом мой рот…

И тут произошло то, чего я так боялась. Я увернулась от поцелуя — действия Миши стали жёстче. Принялась отталкивать его — получилось только хуже. Он давил ещё сильнее, ещё крепче сжимал и тискал моё тело, выкручивал руки, и в конце концов, после очередной попытки вырваться, меня на миг оглушила пощёчина…

Хлёсткий, безжалостный и очень сильный удар…

В ушах зазвенело. Перед глазами всё поплыло. Я ощутила, как тёплая струйка крови поползла из моего носа… И поняла, что Миша не пощадит меня, что лучше закрыть глаза и просто пережить это, чем убраться потом отсюда покалеченной…

— Вот умница… Хорошая девочка… Считай, это прощальным сексом, — бормотал Миша, пожирая мои плечи и шею. — Ты соскучилась хоть чуть-чуть, а? Скажи, много у тебя было мужиков после меня?..

Глава 26

Сергей

— Лу-у-уч солнца золотого, Серёжа!.. ЛУ-У-УЧ должен пронизывать эту чудесную песню, понимаешь?! Она должна быть солнечной, светлой, ты должен улыбаться!.. Да что с ним сегодня такое!.. Сделайте с ним что-нибудь, ребят!..

Валерьевна психовала. Она натравила на меня Трунина и Лебедя, но как только те рыпнулись в мою сторону, я их грубо отшил.

— Отъебись от меня…

У меня не было настроения петь. Ни петь, ни с кем-либо разговаривать, ни существовать в принципе. Вчера я до часу ночи, до последнего электрона, торчал на платформе. Всё ждал, что Маринка приедет, что мы увидимся, и я смогу ей всё объяснить. Но она так и не появилась.

Больше у меня не было нормального телефона, её номера, а когда я утром прибежал на Ригу, её сменщица, та денсерша с веником, тупо поржала надо мной.

На мою просьбу (подкреплённую, между прочим, коробкой лучшего в соседнем магазе шоколада) снова продиктовать мне заветные цифры, она долго хитро пялилась на меня, всё разглядывала, потом вышла (видимо, позвонила кому-то, возможно, даже ей), а, вернувшись, сказала, что ничем мне помочь не сможет.

Зашибись.

Я чуть всю их парикмахерскую не разнёс к чертям в