— Ты что творишь? — возмутилась тетка демонят.

— А я вот подумала, раз уж ты все равно всем рассказываешь, что Лола тебя побила, так может, и в самом деле тебе бока намять? Чтобы зазря не страдать?

Я выхватила у нее письмо, скомкала и, отправив катышек в камин, процедила сквозь зубы:

— Не лезь ко мне, поняла? Закопаю в той самой яме, которую ты мне старательно выкапываешь!

* * *

Янур вернулся затемно. Я ждала его на крыльце, до рези в глазах вглядываясь в темноту, которая будто теплым шарфом укутывала улочку.

— Ты здесь? — нахмурился, в глазах протаяло беспокойство. — Что-то случилось?

— Мне нужно поговорить с тобой, — я встала и направилась в дом.

Муж последовал за мной.

Встав лицом к камину, в котором догорали пылающие оранжевым угли, я рассказала Януру о письме. Все, как было, только правду. Ответа не последовало. Я обернулась.

— Ты ничего не скажешь? — мой голос дрогнул.

Всмотрелась в его мрачное лицо. Что искала, я не знала. Прощение, понимание или еще что-то.

— Я был о тебе лучшего мнения, — сухо обронил он.

Равнодушный взгляд мазнул по мне, как по предмету мебели. Быстрый, ничего не значащий, он будто наждаком содрал с души стружку, оставив после себя глубокие кровоточащие царапины. Они налились крупными каплями боли, и я почувствовала, как они побежали, сливаясь в ядовитые струйки.

Янур развернулся, больше ничего не сказав, и начал подниматься по лестнице. И даже его напряженная спина плевала мне в лицо презрением.

Гостиная изогнулась причудливой опухолью, искаженная обжигающими слезами, набухшими на глазах. Чертя на щеках влажные дорожки, влага потекла к подбородку и теплой капелью сорвалась на руки.

Простит ли он меня? Или я разочаровала его окончательно и бесповоротно?

Прошла неделя. Целая неделя! Янур со мной почти не разговаривал. Обед в поле по его же просьбе ему теперь носила Соломея, мигом выздоровевшая и довольная, как Шушик, когда ему удавалось кого-то напугать.

А потом мой демон вдруг пришел рано утром. Открыла ему дверь, едва успев накинуть пеньюар, и уставилась на него — в надежде, что мы сможем нормально поговорить.

— Я уезжаю, — обронил сухо, даже не войдя в комнату. — В город, по делам. — Надо что-то привезти?

— Да, — кивнула, вспомнив, как недавно Пружинка говорила, что у нее скоро день рождения. — Купи, пожалуйста, сережки, такие…

— Лола, я не за цацками еду, — перебил, не дав договорить. — У тебя, полагаю, достаточно украшений. Вряд ли мой скромный бюджет потянет твой взыскательный вкус.

— Не мне, Янур. У твоей дочери на днях день рождения.

Он промолчал.

Вот ведь упрямый черт!

— Выбери детские, недорогие, серебряные. Она будет без ума от счастья от любых, поверь мне! Первые сережки девочка помнит всю жизнь! Порадуй кроху на день рождения, пожалуйста.

— День, когда она родилась, стал днем смерти моей любимой женщины, — глухо сказал демон, и его глаза наполнились такой болью, что мое сердце будто разрезали на кусочки — тупой пилочкой для ногтей.

— Пружинка в этом не виновата! — горячо возразила я и тут же поспешно добавила. — И твоей вины в этом нет, Янур. Жизнь жестока. Кроха и так лишена материнской ласки, не лишай ее еще и небольшого праздника, пожалуйста! Мы просто накроем стол в саду и попьем чаю с тортиком, я сама испеку.

Придется, правда, Соломею из кухни вытолкать, она опять там корни пустила, как зловреднючий сорняк, и мы снова вынуждены есть ее ужасную стряпню, от которой, и в самом деле, даже свиньи рыло воротят.

— Я такой, как есть, Лола, — жестко сказал демон, вскинув на меня полный злости взгляд. — Тебе меня не переделать. Лучше смирись. Тебе нужно всего лишь потерпеть деревенского дурака до дня Урожая. Потом ты от него избавишься и отправишься искать приключения, как и мечтаешь.

Не успела я и слово вставить в ответ на эту «вдруг откуда ни возьмись» тираду, больше похожую на язвительную отповедь, как Янур уже ушел.

Что с ним творится? Я нахмурилась. И почему мне кажется, что тут замешана Соломея?

* * *

Стежки ровной строчкой ложились на фиолетовую ткань. Я хоть и не была никогда любительницей шить, слишком непоседлива для этого, но делать это умела хорошо. В детстве мачеха часто предъявляла мою вышивку отцу, заявляя, что это у Каринды ручки золотые, а Лола только иголки в зад сестры втыкать горазда.

Было очень обидно, ведь на самом деле полотенца с вышивкой моей криворукой сестренки годились только на то, чтобы мышей в них хоронить или тараканов по заднице шлепать. Но я молчала, помня о ледяном погребе с крысами.

Однажды не выдержала и сделала так, чтобы отец застал меня за чудесной вышивкой для праздничного передничка. Но мачеха выставила все так, будто я хитростью пыталась выдать за свою работу Каринды.

Мои мольбы и предложение на его глазах что-то вышить, чтобы доказать, что я не вру, отец слушать не стал, просто ушел. А мне осталось лишь молча принять гнев мачехи — синяки неделю потом не сходили.

— Ну, готово! — прогнав неприятные воспоминания, я встала с кровати и протянула Пружинке платье, которое сшила из своего. — Примеряй, зайка!

— Лола, — с сомнением протянула она, исподлобья глядя то на меня, то на платье.

— Что? Не нравится? Ты же сама выбирала и цвет, и фасончик!

— Нет, очень-очень нравится! — девочка закивала, и локоны смешно запрыгали следом. — Но вдруг я его запачкаю? Оно такое красивое!

— Не беда, постираем! А если что, — подмигнула ей, — сверху наденем кружевной передничек, чтобы пятно было не видно, и все! Давай, меряй! Потом еще одно сошьем, для того, чтобы ты могла его каждый день носить и не бояться запачкать.

— А можно я его в день рождения поношу, немного? — нырнув в платье, которое я подняла над ее головой, спросила девочка.

— Даже нужно, целый день, — разгладила складочки, поправила рукава-фонарики и бант сзади. — Вот, красота же! Тебе нравится? — развернула ее личиком к зеркалу.

— Очень! — прошептала она и, широко улыбнувшись, крутанулась так, что подол надулся тюльпанчиком.

— И мне очень нравится!

— Спасибо, Лолочка! — Пружинка вдруг обняла меня.

— Пожалуйста, зайка, — потянула легонько за один локон, потом отпустила, чтобы он забавно подпрыгнул. — Теперь давай вторым платьем займемся.

— А куда мне столько? — она сняла обновку.

— Видела бы ты гардероб моей мачехи! — я усмехнулась, открыв сундук и присев перед ним на корточки. — Она платья меняет трижды в день.