Когда тошнота, достигнув высшей точки, немногоулеглась, Горм взглянул на часы. Десять минут четвертого. Часы стояли натумбочке и громко тикали ему в ухо. Он хотел их отодвинуть, но это оказалосьневозможно, поэтому он закрыл глаза в надежде, что, когда он снова попытаетсявзглянуть на них, ему будет уже немного лучше. А на следующей неделе оноправится настолько, что даже встанет с постели.

Вечером, не постучавшись, к нему вошлаМарианна. Он сделал вид, что спит. Почувствовав, как матрац прогнулся под еетяжестью, он понял, что она села к нему на кровать, и открыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — Голос у нее былтихий и даже участливый.

— Хорошо.

— Поесть хочешь? Может быть, колы?

— Нет. Только воды.

Она встала и пошла к умывальнику, чтобынабрать в стакан воды, потом снова села на кровать и потрогала рукой его лоб.Рука была прохладная и немного влажная после того, как она набирала воду встакан.

— Кто был на празднике?

— Весь класс.

— И больше никого?

Он не ответил. Наверняка это мать прислала ее,чтобы что-нибудь выведать.

— Турстейн был?

— А как же!

— Девочка?

— Перестань!

Больше она не задавала вопросов, но потянуласьк его куртке, висевшей на стуле. Вытащила оттуда непочатую пачку презервативов.

— Они тебе не понадобились? — удивленноспросила она. Горм был не в силах даже рассердиться, он закрыл глаза и молчал.

— Ты поэтому так напился?

— Прекрати, — пробормотал он.

— Конечно, поэтому. На тебя не похоже, чтобыты напивался.

— А на тебя похоже шарить по моим карманам? —Он открыл глаза и встретился с ней взглядом.

— Я случайно, просто так получилось.

— Случайно? Шарить по чужим карманам? Что тытам искала? Использованный презерватив?

— Они выпали, когда я помогала тебе лечь впостель. К тому же ты мой брат.

— Вот именно,

— Что, вот именно?

— Именно то, что тебе нечего делать в моихкарманах. Мы с тобой не жених и невеста.

Марианна медленно встала, от лица у нееотхлынула кровь.

— У меня есть жених. И вечером мы идем с ним вкино.

Горм уже знал об этом Яне. В последнеевоскресенье Ян у них обедал. Он понравился матери, и даже отец немногопоговорил с ним. Об изучении юриспруденции. Марианна, конечно, выйдет за негозамуж, но сначала она должна окончить курсы медицинских сестер.

Горм закрыл глаза и слушал, как она идет кдвери. Наконец он остался в гудящей пустоте. Казалось, невидимые струны стенвибрировали на такой частоте, которая была недоступна его ушам.

Что она сказала? «Ты поэтому так напился?»Горм протянул руку за стаканом, но выронил его. Подушка мгновенно промок-

Он со стоном приподнялся, смахнул подушку напол и лег Что с подушкой, что без нее — одинаково тошно.

Он помнил все, что случилось 17 мая в началеночи. Потом Турстейн исчез вместе с Гюнн, и дальше события разворачивались споразительной быстротой. Он помнил поездку в такси и отвратительное помещение,украшенное гирляндами из креповой бумаги, красной, белой и синей. Свет,падавший в высокие окна, был острый, как сосульки. Лучше всего он напомнил этотсвет. И ощущение пустоты. Как будто все потеряло смысл. И затянулось туманом.Дальше он помнил уже только, как отец открыл ему дверь.

На что он надеялся, взяв эти презервативы? НаГюнн? Потому что ее хотели заполучить все? Нет, черт подери! Как бы он себясейчас чувствовал, если бы она предпочла его? Лучше или хуже? Наверняка хуже.Он бы наделал глупостей, потому что напился еще до того, как она появилась напразднике. Он даже не помнил, говорил ли он с ней. К тому же она предпочлаТурстейна.

* * *

19 мая Горм встал в обычное время и передуходом в школу постучал в дверь к матери. Тихое «войдите». Оставалось толькопокончить с этим. Хуже быть уже не могло.

— Прости, что я вернулся пьяный, — сказал онбез всякого вступления.

Мать не заплакала. Напротив, она сидела передтуалетным столиком и строго смотрела на него. Он испытал такое облегчение, чтоему захотелось покаяться.

— Это была глупость с моей стороны. Прости меня!

— У меня случился нервный срыв. Такое недолжно повториться. Никогда!

— Да, мама.

Этот эпизод был заперт в помещение, гдехранились недостойные поступки, о которых они не говорили. «Мы с тобой не женихи невеста» тоже находилось там.

Горм поджидал момента, чтобы извиниться иперед отцом, но за все лето они ни разу не оставались наедине.

* * *

В тот день, когда Горм уезжал на военнуюслужбу и отец подвез его к автобусу, у Горма наконец появилась возможностьпоговорить с ним. Как обычно, отец не разговаривал, когда вел машину. Дорогабыла скользкая, в лобовое стекло летел снег с дождем.

— Прости, что я тогда вернулся домой пьяный ивсех разбудил, — произнес Горм в пространство. Сказав эти слова, он понял, чтоосновательно подготовился к разговору.

Отец внимательно следил за перекрестком имолчал. Прошло много времени, и Горм решил, что отец либо не слышал его, либоэта тема все еще под запретом.

— Мать приняла это слишком близко к сердцу, —сказал наконец отец.

— Я знаю.

— Тебе следует подождать с этим, пока ты неуедешь в Берген в Высшее торговое училище. В армии за такое сажают нагауптвахту.

— Ноя...

— Не будем больше об этом.

Тон отца не допускал возражений. Отец нераздавал прощения направо и налево. Горм сам не знал, на что он надеялся.Может, таблетки от головной боли и стакан с водой заставили его поверить, чтоотец пойдет ему навстречу. Или хотя бы взглянет на него. Но отец вел машину.

* * *

В армии Горм научился по-новому смотреть намир. Мало того, он сам стал другим. Больше не было того Горма Гранде, которыйникогда никому не перечил. Ему уже не казалось, что все знают, кто он такой,когда он называл свое имя. Солдатская форма сделала его одним из многих. Оннаучился хитрить. Приспособился не только к скучной рутине и глупым приказам,но и к своеобразному безответственному братству.

Он оказался неподготовлен к тому, чтовоспримет отсутствие матери как незаконное, но спокойное, ликующее чувствоСвободы.

Тяжело было круглые сутки находиться на людях,но он понял, что это тяжело не только ему. Парни в казарме мешали ему небольше, чем он им. Голая комната на шесть человек с тремя двухъяруснымикроватями, три двойных металлических шкафа, стол у окна с шестью стульями, всена виду. Если не считать правила соблюдать порядок и тишину после одиннадцати,от него не требовалось ничего особенного.