и легче догоняют газелей, выживают только быстрейшие газели и скорость газелей постепенно увеличивается. Теперь только самым быстрым львам удается поймать добычу, что создает новое давление на львов в направлении развития скоростных качеств, и так далее. Подобную эволюционную гонку вооружений можно наблюдать в биологическом мире повсеместно{245} – эта гонка обычно приводит к развитию экстремальных признаков.

Одним из таких признаков является способность человека обнаруживать нечестность. Мы сразу чувствуем как само собой разумеющееся: этот продавец хот-догов не внушает доверия, а наш ребенок врет, будто погулял с собакой. Но шимпанзе ошеломила бы наша способность постижения чужого ума – им это показалось бы настоящей магией. Судя по всему, шимпанзе способны обмениваться простейшими сигналами умонастроения{246}, но наша способность передавать друг другу колоссальные объемы информации о своих мыслях, эмоциях и особенностях личности легким движением бровей, голосом или поджатием губ совершенно не имеет аналогов в животном мире. По всем статьям это экстремальный признак, созданный эволюционной гонкой вооружений.

Видя сверхбыстрых антилоп, несущихся по североамериканской равнине, мы догадываемся о присутствии почти столь же сверхбыстрых хищников, ставших стимулом для обретения этой скорости, в случае американских антилоп это в действительности «призраки» хищников, поскольку львы и гепарды вымерли в этом регионе тысячи лет назад{247}. Аналогично стимулом для развития у нас, казалось бы, сверхъестественной способности замечать ложь послужила соответствующая способность обманывать. Люди – первостатейные лжецы, которые совершенствовались в этом искусстве тысячелетиями. Успех особенно быстрых современных антилоп обусловлен, хотя бы отчасти, способностью произвольного управления мышечными системами, обычно неподвластными контролю сознания. Например, актер и режиссер Вуди Аллен относится к немногочисленной группе людей, способных управлять мышцами лба, благодаря чему его лицо может принять фирменное выражение «я знаю, вы думаете, что я сделал что-то плохое, или считаете меня тупицей, но меня просто неправильно поняли, честное слово». Умение придать это выражение своему лицу по собственному желанию, особенно если остальным оно удается лишь спонтанно, может быть очень полезным{248}. Харизматичные политики, например Билл Клинтон, похоже, способны временно, но искренне уверовать в то, что их собеседник в данную минуту, скажем мелкий бизнесмен, обеспокоенный тарифами, – единственный человек во всем мире, до которого им есть дело, хотя часть их ума в тот же самый момент сосредоточена на крупном спонсоре, сидящем в конце зала. Согласно некоторым данным, психопаты – крайний случай социального отступничества – способны подавлять естественную «утечку» эмоциональных проявлений{249}, что дополняет их опасную способность лгать без зазрения совести.

Если рассматривать ситуацию со стороны львов, то самыми большими мастерами в распознавании обманщиков можно считать гадалок. Когда они берут вас за руку, смотрят вам в глаза и задают поначалу расплывчатые, а потом все более конкретные вопросы, то из мимолетных выражений вашего лица и едва заметных реакций они извлекают факты: в частности, что вы недавно потеряли близкого человека или отчаянно несчастны на работе. Обычным людям это кажется волшебством, но его здесь не больше, чем в умении обычного человека понимать, что на уме у собрата, а такое умение представляется магией для шимпанзе. Писатель-фантаст Артур Кларк однажды сказал, что любая достаточно развитая технология неотличима от магии в глазах непосвященных. То же самое относится к экстремальным признакам, слишком развитым безудержной эволюционной гонкой вооружений.

В контексте нашего разговора об алкоголе принципиально важно то, что культуры не являются сторонними наблюдателями в этом состязании обманщиков и мастеров распознавания обмана. Культура выигрывает, если человек в ней может решать дилемму заключенного и преодолевать другие препятствия на пути к кооперации, поэтому она кровно заинтересована, чтобы распознаватели лжи получили преимущество, и всячески этому способствует. Культура нацелена на брешь в броне лжеца, а именно на то, что притворство или ложь требуют когнитивного контроля. Можно легко и непринужденно выглядеть честным или искренним, говоря правду или выражая подлинные эмоции; чтобы придумать и высказать ложь, сыграть эмоции, нужны усилия и внимание. Чтобы усложнить лжецу его задачу, следует использовать эту слабость, ослабив его когнитивный контроль. Было бы идеально применять этот прием в каждой значимой ситуации, когда можно ожидать неискренности, причем делать это ненавязчиво. И никаких транскраниальных магнитов! Еще лучше, если удастся найти для этого приятный способ, который вдобавок делает людей счастливыми и более сосредоточенными на тех, кто их окружает.

Вы уже поняли, к чему я веду. Я уделил так много внимания эволюционной динамике привязанности и выявления обмана, поскольку лицемер, мнимый друг, представляет экзистенциальную угрозу в любом сообществе. Поэтому помощь в раскрытии притворщиков и, следовательно, укрепление взаимного доверия – важнейшая функция опьяняющих средств в человеческой цивилизации{250}. Есть очень веские основания думать, что в столь несхожих обществах, как древнегреческое, древнекитайское, средневековое европейское или доисторическое на островах Тихого океана, никакое собрание потенциально враждебных индивидов никогда не происходило без ошеломляющего количества интоксикантов.

Недавно открытый древнекитайский текст на бамбуковых полосках, датируемый IV – III вв. до н. э., содержит красочное высказывание: «Гармония звезд создается питьем вина»{251}. В Древнем Китае любое политическое соглашение достигалось лишь после того, как участники переговоров добровольно ослабляли свой мозг выверенными дозами жидкого нейротоксина – они выпивали их через тщательно установленные промежутки времени. Римский историк Тацит отмечал, что у варварских германских племен любое политическое или военное решение должно было проходить через горнило пьяного общественного мнения:

Именно на празднествах они обычно договариваются о примирении врагов, заключении брачных союзов, выборе вождей, наконец, даже о мире и войне, поскольку считают, что в такие моменты ум, как никогда, открыт для простого решения задачи или предрасположен к благородным устремлениям. Народ, не знающий ни врожденного, ни приобретенного коварства, они раскрывают свои потаенные мысли в праздничной атмосфере свободы. Когда же чувства каждого открыты и очевидны, дискуссия на следующий день возобновляется… Они совещаются, когда не имеют возможности лицемерить, и принимают решение, когда ошибка невозможна{252}.

Хотя Тацит несколько высокомерно изображает использование алкоголя в качестве сыворотки правды как примитивную варварскую традицию, сами древние римляне и греки очень активно обращались именно к этим функциям опьяняющих напитков. Мысль о том, что опьянение открывает «истинную» сущность, хотя и является весьма древней и повсеместной, лучше всего, пожалуй, выражена в латинской поговорке In vino veritas – «Истина в вине». Ощущаемая связь между честностью и опьянением восходит к Древней Греции, где сочетание «вино и правда» было общеизвестным и не вызывало сомнений. «Неуместная трезвость считалась крайне подозрительной, – замечает Айан Гейтли. – Некоторые навыки, например ораторские, можно было проявлять, лишь выпив. Трезвые люди были равнодушны – они раздумывали, прежде чем высказаться, и тщательно подбирали слова, следовательно… не питали истинного интереса к предмету»{253}. В платоновском «Пире» говорится, что «истина раскрывается вином и детьми» – очень показательный намек на то самое ослабление префронтальной коры, которое объединяет детей и пьяных.

Поскольку слова пьяного идут непосредственно из сердца, им придавался, как правило, больший вес, чем высказываниям от имени пронырливого, управляемого и расчетливого «я». В Древней Греции клятвы, данные под влиянием вина, считались священными, надежными и нерушимыми. Так же викинги воспринимали обеты, данные после обильных возлияний из священной «клятвенной чаши». В Англии при Елизавете и Стюартах к публичным заявлениям относились с подозрением, если они не сопровождались тостами со спиртным{254}.

Моя любимая иллюстрация роли алкоголя как стимулятора правдивости и веры носит вымышленный характер и происходит из телесериала «Игра престолов». В знаменитой серии «Красная свадьба» два враждующих клана, казалось бы, преодолевают свои противоречия и соглашаются объединиться против общего врага. Как это свойственно людям, их соглашение о сотрудничестве празднуется и подкрепляется пиршеством, где спиртное льется рекой, и участники отчаянно напиваются. В разгар веселья слуга хочет подлить еще вина лорду Болтону, откровенно коварному персонажу, но тот прикрывает свой стакан ладонью. Когда пьяный сосед по столу недоуменно спрашивает,