А Андрей Петрович, как бы не заметив ехидной реплики камергера, продолжил:

— Я посвятил изучению этих сочинений и документов все свое свободное время и в Петербурге до отплытия на «Надежде», и во время плавания, а длительная стоянка в Нагасаки предоставила вообще идеальные условия для этого. Размышления над прочитанным привели меня к убеждению о большом будущем Русской Америки, почему я и обратился к вам с просьбой взять меня с собой. А ваши тезисы, продиктованные мне только что, окончательно утвердили меня в правильности сделанных мною выводов.

Камергер только сейчас понял всю глубину мышления этого человека и устыдился своего менторского тона, когда читал ему нотацию по поводу значения чина мичмана, приняв его за тривиального искателя приключений. «Если же гвардейский поручик ко всему прочему обладает еще и соответствующими организаторскими способностями, то цены ему не будет. И как же это я, считая себя проницательным человеком, не смог сразу оценить его глубокий аналитический ум, — корил себя Резанов. — Стало быть, правильно в народе говорят: век живи — век учись.

— Спасибо, Андрей Петрович, за оценку моих, как вы выразились, тезисов, — поблагодарил Николай Петрович. — Оформите их надлежащим образом и представьте мне. Если же у вас возникнут какие-либо замечания или дополнения, приложите их обоснование на отдельных листах.

* * *

Когда «Св. Мария» вошла в Ситкинский залив, Андрея Петровича удивили и его размеры, и наличие большого количества небольших островов и островков в его акватории. Однако Корней Лукич уверенно вел судно сложным фарватером, огибая острова и, возможно, подводные рифы, скрытые от взгляда непосвященного мореплавателя. Такому опытному мореходу лоцман, разумеется, не требовался. Однако при подходе к гавани Новоархангельска их встретил баркас, который провел их к месту стоянки.

— Сам Александр Андреевич встречает! — уважительно произнес шкипер.

По трапу, быстро спущенному с судна, на палубу поднялся высокий, подтянутый, но уже пожилой человек и уверенной походкой подойдя к Резанову, представился.

«Так вот ты каков, хозяин здешних земель, — заинтересованно и в то же время с чувством глубокого удовлетворения отметил Николай Петрович, почувствовав крепость его рукопожатия. — Уверен в себе, независим. Глубокий проницательный взгляд знающего себе цену человека. Похоже, что американские колонии находятся в надежных руках», — заключил камергер, явно довольный тем, что сложившийся у него за годы правления Компанией образ главного правителя Русской Америки, полностью совпал с оригиналом.

— Рад был познакомиться с вами, Александр Андреевич!

— Взаимно, Николай Петрович!

«Сколько же отчетов, служебных записок и прочих документов представил я этому могущественному человеку! Совсем еще молод, по его меркам, но взгляд глубокий, проницательный и в то же время открытый. Надежный и умный», — удовлетворенно констатировал главный правитель.

И оба руководителя прониклись симпатией друг к другу.

* * *

На первом же официальном совещании Резанов предложил Баранову доложить о бунте индейцев и его подавлении. При этом присутствовали Кусков Иван Александрович, ближайший помощник Баранова, и Андрей Петрович как личный секретарь камергера.

— В 1802 году во время моего длительного отсутствия с отрядом русских поселенцев на компанейских судах по обследованию и описанию Чугачского залива к северу от архипелага Александра взбунтовалось одно из индейских племен, населявших остров, на котором в Ситкинском заливе была построена Архангельская крепость. Индейцы, подстрекаемые американцами, шхуна которых стояла в десяти милях за мысом, и снабженные ими ружьями, порохом и свинцом для пуль, штурмом взяли эту крепость. Они перебили всех находившихся в ней русских и алеутов с острова Кадьяк, включая женщин и детей, разграбили склад Российско-Американской компании, в котором хранились две тысячи шкур морских бобров[30], а деревянные крепостные стены и постройки сожгли.

Узнав о случившемся, я стал готовиться к походу, чтобы вернуть России Ситкинский залив, сколачивая коалицию из индейских племен, оставшихся верными Российско-Американской компании. И хотя основу боевой мощи формируемых объединенных сил должны были составить русские и верные алеуты, политически была необходима демонстрация единства всех племен в борьбе с бунтарями, посмевших открыто, с оружием в руках, выступить против гегемонии русских во владениях Компании.

Уже зная о предполагаемом времени прибытия «Невы» в Русскую Америку, я очень надеялся на помощь тридцатипушечного корабля с командой из отборных военных моряков и поэтому приурочил начало карательной экспедиции в Ситкинский залив ко времени его прибытия. Но я также знал, что Лисянский имел право самостоятельного выбора места прибытия или в Павловскую гавань на острове Кадьяк, или в Архангельскую крепость в Ситкинском заливе. Поэтому заранее послал в Ситкинский залив два компанейских судна для возможной встречи «Невы», а в Павловской гавани, где в то время находился, оставил для Лисянского письмо с просьбой как можно быстрее разгрузиться и следовать в Ситкинский залив. А сам на трех компанейских судах вышел для сбора вдоль побережья воинов индейских племен, с которыми уже заранее были заключены союзные договоры.

Когда же на флагманском корабле «Ермак» прибыл в Ситкинский залив во главе бесчисленной флотилии байдар и пирог, забитых алеутскими и индейскими воинами, то с облегчением увидел «Неву», стоящую рядом с двумя нашими компанейскими судами. Индейцы же, проходя мимо «Невы», громадой возвышавшейся среди их малых судов, салютовали ей выстрелами из ружей — теперь уже никто из них не сомневался в благоприятном исходе предстоящих боевых действий.

Восставшие индейцы недавно закончили строительство новой крепости на побережье залива невдалеке от своего селения, в которой и укрылись, ожидая неотвратимой мести русских. От захваченных пленных индейцев стало известно, что в ней кроме женщин и детей находится восемьсот воинов, вооруженных ружьями, и есть несколько пушек, захваченных ими в Архангельской крепости. Очень серьезная боевая сила!

Первый штурм окончился неудачей, так как осажденные индейцы предприняли отчаянную вылазку из крепости и своим напором смяли ряды штурмующих индейцев, и те обратились в бегство, а от полного разгрома их спасли русские колонисты и матросы «Невы», проявив стойкость и мужество. Встретив организованное сопротивление, индейцы дрогнули, потеряв былой напор, и снова укрылись за стенами крепости.

Мне очень не хотелось рисковать «Невой», но после консультации с Лисянским мы поставили ее правым бортом против крепости на расстоянии пушечного выстрела, но так, что возможность поражения корабля пушечными выстрелами из крепости практически исключалась, так как пушки шлюпа были значительно мощнее крепостных, имея в виду этого большую дальность стрельбы. Но когда мы изготовились ко второму штурму, крепость оказалась пуста. Увидев прямо против себя русский военный корабль с нацеленными на них пушками, индейцы поняли, что им не устоять под их губительным огнем. Поэтому ночью, перебив собак и умертвив младенцев, чтобы те не выдали их своим лаем и плачем, они тайно покинули крепость через подкоп, сделанный ими под крепостной стеной.