в виду, что у тебя есть осознание того, что это все неправильно и так не должно быть. Мне кажется, ты сможешь с этим справиться, потому что первый шаг уже сделан – произнесена вслух правда, которая таилась внутри тебя. – Леви немного отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. – Что еще происходило? Говори, тебе станет легче.

– Когда мне было семь, мы учили таблицу умножения. Он стоял с секундомером у меня за спиной, дыша в затылок. Я должна была правильно решить все примеры за определенное время. По минуте на каждый столбец. Хоть одна ошибка, и мы начинали все заново. Папа сказал, что если я идеально все выучу, то они возьмут меня с собой в Лондон и сводят в театр. Я допустила две ошибки на финальной сдаче. И, клянусь, увидела усмешку и довольный блеск в глазах отца. Конечно же, они уехали одни, оставив меня с бабушкой дома. По словам папы, я недостаточно хорошо выучила, поэтому ему не за что меня вознаграждать. Все это, естественно, сопровождалось криками, от которых дребезжали окна. Наверное, именно поэтому я не могу нормально справляться с математикой.

Леви заключает меня в свои объятия. Я утыкаюсь в его шею, чтобы унять дрожь, которая начинает распространяться по всему телу.

– Теперь у тебя есть я. Меня не волнует, знаешь ли ты математику и стихотворения наизусть. Если хочешь, то я буду всегда считать за тебя, – произносит он серьезным тоном, но у меня это вызывает искреннюю улыбку в пелене слез.

Слова, пропитанные горечью, вновь рвутся наружу. Слишком долго все это лежало на моей груди, не давая дышать.

– Один раз мы с ним шли по оживленной улице, и он начал на меня кричать, потому что я недостаточно быстро иду. В какой-то момент он пропал из виду, словно просто испарился. Я металась из стороны в сторону вся в слезах, потому что думала, что потерялась, винила себя, что действительно медленно шла. Время шло, а его нигде не было. Я была совсем одна и даже не знала дороги домой. Оказалось, что папа стоял за углом и смотрел, удастся ли мне справиться с этой ситуацией. Так, по его мнению, я должна была стать самостоятельной. Мне было восемь.

Леви отстегивает ремень безопасности и перетягивает меня к себе на колени. Чувствую, как тепло его тела потихоньку унимает мое волнение.

– Со мной тебе не надо самой искать дорогу домой. – Он неотрывно смотрит в мои глаза, но его пронзительный взгляд достигает самого сердца.

– Потому что ты всегда за моей спиной. – Я вспоминаю слова, давно сказанные им. И сейчас они имеют совершенно другой смысл.

– Да, – уверенно кивает он. – Продолжай.

– По его мнению, я даже извиняюсь недостаточно хорошо. Однажды он учил меня просить прощения. Уже не помню, в чем на тот раз провинилась, но, когда начала спустя время извиняться, он сказал, что мои слова неискренние. Ведь мне нужно смотреть ему в глаза, когда я что-то говорю, не перебирать руками и не переступать с ноги на ногу. Иначе это создает впечатление, что я не считаю себя виноватой, а извиняюсь просто для того, чтобы меня простили. И, конечно же, опять оставил меня в одиночестве, чтобы я еще раз подумала над своим поведением. Это могло продолжаться бесконечно, пока он не найдет новый повод или жертву.

– А твоя мама? Почему она ничего не предпринимала? – спрашивает Леви озадаченным голосом, прижимая меня к себе за талию.

– Она предпринимала. Потому что если бы не мама, то все бы было еще хуже. Она всегда сдерживала его насколько могла, смягчала во многом. Но даже ее очарования мало, чтобы укротить его. В нашем доме работает принцип «круговой поруки»: провинился один, виноваты все. Поэтому каждый из нас старается не подставлять под удар другого. Что угодно может испортить папе настроение, и он обязательно потом так же сильно испортит его каждому. – Мне приходится сделать глубокий вдох, чтобы собрать все мысли воедино. – Я люблю его, правда. Знаю, что он хороший человек. Такая прекрасная женщина, как моя мама, не могла выйти замуж за плохого мужчину. Мне просто кажется, что он не знает, как проявлять свою любовь. Возможно, его строгость вполне оправдана, и я просто утрирую…

– Нет. – Леви озадаченно смотрит мне в глаза. – Между строгостью и унижением нет знака «равно». Возможно, он тебя и любит, я не знаю. Но в любом случае за этой любовью стоит его неуверенность в себе размером с Китайскую стену, которая не позволяет ему по достоинству оценить тебя. Ведь тогда придется признать, что он сам недостаточно хорош. Всегда легче сказать, что все вокруг виноваты, чем принять тот факт, что твоя собственная душа полна дерьма.

– Возможно. Мне просто хочется уйти от этого. Я устала от него. У меня не остается эмоций, чтобы справляться с ним и его требованиями. Еще это поступление… – Я провожу рукой по волосам. – Он ни о чем, кроме Гарварда, и слышать не хочет, а мне приходится только кивать, чтобы не злить его. Скоро просмотр в академии танца, но я даже попасть туда не смогу. А ведь это мой единственный шанс. – Я запрокидываю голову, когда мой голос начинает срываться, чтобы снова не пролить слезы. Уже надоело. Надоело плакать из-за него.

Закрыв глаза, я повторяю свою утешительную фразу: «То, что ты можешь принимать спокойно, больше не управляет тобой». Не могу поверить, что открылась кому-то спустя столько лет. И нет чувства стыда, которое всегда преследовало меня, когда приходилось видеть, как другие отцы обращаются со своими дочерями, словно они принцессы. В то время как мои мысли были поглощены тем, что я недостаточно хороша для принцессы, раз папа не ведет себя подобным образом со мной.

– Ты сможешь сделать это. – Леви вырывает меня из транса.

– Это невозможно, – горько усмехаюсь я.

– Все невозможное просто требует отчаянных решений. Я буду рядом. Мы сделаем это вместе.

Он робко целует меня, словно проверяя, не отстранюсь ли я. Затем проводит языком по моей нижней губе, прижимая к себе за талию. Я приоткрываю губы, и он углубляет поцелуй.

– Хорошо, – медленно говорю я, переводя дыхание. – Наверное, ты умеешь убеждать.

– О да, я в этом неплох. – Самодовольная улыбка расползается по его лицу.

Я провожу своей рукой по его животу и поднимаюсь чуть выше по ребрам.

– Помимо ремней безопасности, мне хочется знать кое-что еще. – Я останавливаю руку прямо под сердцем поверх его шрама. Если меня не обманывает интуиция, то за этим точно что-то скрывается. Потому что я