Вот почему я понеслась к Марусе. Выйдя из метро, я решилаодну остановку пройтись пешком, проветриться и полюбоваться вечерней Москвой,по которой соскучилась еще больше, чем по Марусе.

Пройдя один квартал, я заметила, что за мной идет беспечноговида мужчина. Руки в карманах, походка разболтанная. Я не хотела оглядываться инаблюдала его «вояж» в витрины магазинов.

«Может, он просто идет себе и идет по своим делам, а я сразузапаниковала», — успокоила я себя.

И все же я обрадовалась, когда, свернув на улицу, ведущую кдому Маруси, обнаружила, что «хвоста» за мной нет. Мужчина остался напроспекте. Тем более это было приятно, потому что в вечернее время Марусинаулица обычно пустынна.

Я прошла шагов десять или пятнадцать, и тут меня остановилприятный женский голосок.

— Простите, вы не поможете мне? — услышала я и оглянулась.

Милое юное создание догоняло меня. Даже в сумерках яразглядела нежный румянец и голубизну глаз. Девушка так очаровательносмущалась, как умеют теперь только в провинции. Она искала дом, стоящийнеподалеку от дома Маруси, и я с удовольствием согласилась помочь ей, даже неподозревая, какие ужасные события повлечет за собой моя любезность.

Мы шли по улице: она со стороны домов, я ближе к дороге.Разговорились, представились друг другу. Я узнала, что ее зовут Мариной, чтоона из Челябинска и гостит у своей тетки.

— А тут тетке позвонила подруга, попросила забрать собачку,— звенела голоском Марина. — Уезжает на несколько дней. Тетка старая, послаламеня, а я вот заблудилась. Хорошо, вас встретила.

— Нравится Москва? — спросила я, чтобы поддержать беседу.

Мы прошли один квартал и вот-вот должны были поравняться суглом длинного здания.

— Ой, нравится, очень нравится! — защебетала Марина. — Жальтолько нет ни одного знакомого, кроме тетки, но она старая и скуч…

На углу голосок ее внезапно оборвался, и девушка началаоседать. Я подумала, что она споткнулась, и подхватила малышку за талию,наткнувшись на что-то, торчащее из-под ее ребер. И увидела, что это рукоятканожа. Мне сделалось дурно, ноги подкосились, и мы обе рухнули на тротуар.

Я сидела на перекрестке двух дорог, держа на коленях юноебездыханное тело, и не знала, что мне делать. Ужас был столь велик, что я несразу начала кричать, зато когда начала — испугалась уже своего крика. Кажется,от моего визга стекла в окнах дрожали и качались занавески.

Улица по-прежнему была пустынна. Ни прохожих, ниавтомобилей. Жильцы наверняка прильнули к окнам, но открывать их иинтересоваться причиной моих воплей не спешили.

Что за страна? Что за нравы? Кто запугал так наш народ? Я,слабая и беззащитная женщина, держу на коленях труп и готова насмертьсхватиться с неизвестным врагом. Я не бросила Марину и не побежала куда глазаглядят. Я орала и недоумевала, почему так долго сижу на тротуаре и воплю впустоту. Неужели на весь дом, на весь такой огромный пятиэтажный дом ненайдется хотя бы одного мужчины, способного спуститься вниз и объяснить мне,что делать с трупом и труп ли это вообще.

Наконец-то в глубине улицы я увидела горящие фарыавтомобиля, но вдруг поняла, что нет у меня сил подняться и дать знак водителю.Оставалось надеяться на то, что мне удастся перекричать магнитофон в салоне егомашины.

Когда «жигуленок» завизжал тормозами, я поняла — удалось. Крадости своей, я увидела, как из автомобиля выскочила Нелли и понеслась ко мне.Она с трудом отцепила мои пальцы от трупа и сказала, что ни в коем случаенельзя доставать из раны нож. Она отволокла меня с тротуара, усадила напереднее сиденье своего «жигуленка» и залила в мой рот какую-то гадость. Потомнадавала мне пощечин, за что я была ей очень благодарна, так как понемногуначала врубаться в действительность.

— Не бей меня, кретинка! — крикнула я, после чего Неллиоблегченно вздохнула и, прижав мою голову к своей теплой груди, расплакалась.

— Я знала, я знала, что должно что-то случиться — сквозьрыдания приговаривала она. — Почему ты не дождалась меня, дурочка? Почему ты,глупая, не дождалась меня?

Я уже и сама жалела, что не дождалась Нелли, но признаватьсяв этом не хотела.

Дальше все было как в тумане: «Скорая помощь», милиция,вопросы, допросы. К Марусе я попала далеко за полночь. Нелли очень хотелаотвезти меня обратно к Клавдии, но я истерично запротестовала.

— Ладно, ладно. Что ты кричишь? — рассердилась Нелли. — Чутьчто — в крик и слезы.

— Вместо шумного Марусиного сочувствия мне хотят подсунутьхолодное равнодушие склепа, а я должна молчать? — обиделась я, после чего былатут же доставлена туда, куда стремилась.

Маруся меня совсем не ждала, и, видимо, я оторвала ее отпросмотра снов. Тем не менее она обрадовалась, когда Нелли втолкнула меня,нахохлившуюся и очумевшую, в двери ее квартиры. Маруся отреагировала правильно.

— Сонька! — закричала она. — Старушка, сколько лет, сколькозим! Епэрэсэтэ! Ой, я сейчас вся упаду. Неужели это ты?!

— Она, она, — многообещающе подтвердила Нелли. — Ну вы тутоставайтесь, а я пошла, — тут же заспешила она, — Санька один.

И мы остались. Я смотрела на огромный Марусин живот,напоминающий брюхо акулы, на ее необъятные пухлые груди, просматривающиесясквозь полупрозрачное полотно ночной рубашки, и думала:

«Что может быть не правдоподобней самой жизни?»

Вот Маруся. Она философ по образованию и буфетчица в душе.Десять лет она была несчастна за кафедрой и. уже пять лет счастлива за стойкой.Она очень переживает, что ее новый друг — профессор. Переживает по многимпричинам.

Во-первых, профессор удивился, узнав, что она буфетчица, испросил: «Как же ты помещаешься за стойкой?» Это все, чему он удивился, а уМаруси трагедия. Она буфетчица, а он профессор, обожающий Марусины уникальныеформы.

А какое природе дело до того, что она буфетчица, а онпрофессор? Ведь перед лицом природы мы все будущие покойники. Пока Марусяспала, на ее улице в десяти минутах ходьбы резали человека, юную, прекраснуюдевушку Марину из Челябинска, а Маруся спала и не подозревала ни о чем таком. Идевушка ни о чем таком не подозревала, когда согласилась идти со мной рядом, аоказывается, что рядом со мной очень опасно. Рядом со мной смерть.

— Маруся, ты не побоишься идти со мной рядом? — дрогнувшимголосом спросила я.

— Нет, не побоюсь, — храбро заявила Маруся и широко зевнула.

— Точно-точно?

— Точно-точно, — сладострастно почесываясь,засвидетельствовала она. — Совсем не побоюсь.

И тут я разревелась. Разревелась истерически. Ревела,приговаривая: «Ты не побоишься идти со мной рядом». Маруся уже и брызгала наменя водой, и тормошила меня, и шлепала по щекам, и силой влила не одну рюмкуводки. Она уже устала заверять меня, что ничего не побоится, а я все билась вистерике, приговаривая: «Ты не побоишься идти со мной рядом».