– Сейчас. Значит, дело было так. Я приехал в Европу – шел последу двух мошенников, никакого отношения к этому убийству они не имели. Погонязакончилась в Стамбуле. Я телеграфировал шефу, получил распоряжение вернуться иуже было собрался в Нью-Йорк, как получил вот это.

Он протянул письмо. На фирменном листке отеля «Токатлиан».

«Дорогой сэр, мне сообщили, что вы представитель сыскногоагентства Макнейла. Зайдите, пожалуйста, в мой номер сегодня в четыре часадня».

И подпись:

С. Э. Рэтчетт.

– Ну и что?

– Я явился в указанное время, и мистер Рэтчетт посвятил меняв свои опасения, показал парочку угрожающих писем.

– Он был встревожен?

– Делал вид, что нет, но, похоже, перепугался насмерть. Онпредложил мне ехать в Париж тем же поездом и следить, чтобы его не пристукнули.И я, господа, поехал вместе с ним, но, несмотря на это, его все-такипристукнули. Крайне неприятно. Такое пятно на моей репутации.

– Он вам сказал, что вы должны делать?

– Еще бы! Он все заранее обмозговал. Он хотел, чтобы я занялсоседнее с ним купе, но с этим делом ничего не вышло. Мне удалось достатьтолько купе номер шестнадцать, да и то с огромным трудом. По-моему, проводникхотел попридержать его. Но не будем отвлекаться. Осмотревшись, я решил, чтошестнадцатое купе – отличный наблюдательный пункт. Впереди стамбульскогоспального вагона шел только вагон-ресторан, переднюю дверь на платформу ночьюзапирали на засов, так что, если б кому и вздумалось пробраться в вагон, он могвыйти только через заднюю дверь или через другой вагон, а значит, в любомслучае ему не миновать меня.

– Вам, по всей вероятности, ничего не известно о личностипредполагаемого врага мистера Рэтчетта?

– Ну, как он выглядит, я знал. Мистер Рэтчетт мне егоописал.

– Что? – спросили все в один голос.

– По описанию старика, это мужчина небольшого роста, –продолжал Хардман, – темноволосый, с писклявым голосом. И еще старик сказал,что вряд ли этот парень нападет на него в первую ночь пути. Скорее на вторуюили на третью.

– Значит, кое-что он все-таки знал, – сказал мсье Бук.

– Во всяком случае, он знал куда больше, чем сообщил своемусекретарю. – Пуаро задумался. – А он вам что-нибудь рассказал об этом человеке?Не говорил, к примеру, почему тот угрожал его жизни?

– Нет, об этом он умалчивал. Сказал просто, что этот пареньгоняется за ним – хочет во что бы то ни стало его прикончить.

– Мужчина невысокого роста, темноволосый, с писклявымголосом, – задумчиво повторил Пуаро, направив пытливый взгляд на Хардмана. –Вы, конечно, знали, кто он был на самом деле?

– Кто, мистер?

– Рэтчетт. Вы его узнали?

– Не понимаю.

– Рэтчетт – это Кассетти, убийца ребенка Армстронгов.

Мистер Хардман присвистнул:

– Ну и ну! Вы меня ошарашили! Нет, я его не узнал. Я был наЗападе, когда шел процесс. Его фотографии в газетах я, конечно, видел, но наних и родную мать не узнаешь. Не сомневаюсь, что многие хотели бы разделаться сКассетти.

– А вы не знаете никого, имеющего отношение к делуАрмстронгов, кто отвечал бы этому описанию – невысокого роста, темноволосый, списклявым голосом?

Хардман думал минуты две.

– Трудно сказать. Ведь почти все, кто имел отношение к этомуделу, умерли.

– Помните, в газетах писали о девушке, которая выбросиласьиз окна?

– Ага. Тут вы попали в точку. Она была иностранка. Так что,может, у нее и были родственники итальяшки. Но не забывайте, что за Рэтчеттомчислились и другие дела, кроме ребенка Армстронгов. Он довольно долго занималсяпохищением детей. Так что не стоит сосредоточиваться на одном этом деле.

– У нас есть основания полагать, что это преступлениесвязано с делом Армстронгов.

Мистер Хардман вопросительно прищурил глаз. Пуаро промолчал.Американец покачал головой.

– Нет, я ничего такого не припоминаю, – не сразу сказал он.– Но учтите: я не принимал участия в этом деле и мало что о нем знаю.

– Что ж, продолжайте, мистер Хардман.

– Мне, собственно, нечего рассказывать. Я высыпался днем, аночью караулил. В первую ночь ничего подозрительного не произошло. Прошлойночью тоже – так по крайней мере мне казалось. Я оставил дверь приоткрытой идержал коридор под наблюдением. Никто чужой не проходил мимо.

– Вы в этом уверены, мистер Хардман?

– Железно. Никто не входил в вагон снаружи, и никто непроходил из задних вагонов. За это я ручаюсь.

– А из вашего укрытия вам виден был проводник?

– Конечно. Ведь его скамеечка стоит почти впритык к моейдвери.

– Он покидал свое место после Виньковцов?

– Это последняя остановка? Ну как же: его пару раз вызывалисразу после того, как поезд застрял. Потом он ушел в афинский вагон и пробылтам этак минут пятнадцать. Но тут кто-то стал названивать, и он примчалсяназад. Я вышел в коридор посмотреть, в чем дело, – сами понимаете, я нескольковстревожился, – но оказалось, что звонила американка. Она закатила скандалпроводнику – уж не знаю из-за чего. Я посмеялся и вернулся к себе. Потомпроводник пошел в другое купе – понес кому-то бутылку минеральной. Потом уселсяна скамеечку и сидел там, пока его не вызвали в дальний конец вагона стелитьпостель. Потом он до пяти часов утра не вставал с места.

– Он дремал?

– Не могу сказать. Не исключено, что и дремал.

Пуаро кивнул. Руки его механически складывали бумаги настоле в аккуратные стопочки. Он снова взял в руки визитную карточку.

– Будьте любезны, поставьте здесь свои инициалы, – попросилон. Хардман расписался.

– Я полагаю, здесь, в поезде, никто не может подтвердитьваши показания и засвидетельствовать вашу личность, мистер Хардман?

– В поезде? Пожалуй, что нет. Вот разве молодой Маккуин. Яэтого парня хорошо помню – часто встречал в кабинете его отца в Нью-Йорке, новряд ли он меня выделил из множества других сыщиков и запомнил в лицо. Нет,мистер Пуаро, придется вам подождать и, когда мы пробьемся сквозь заносы,телеграфировать в Нью-Йорк. Но вы не беспокойтесь, я вам не вру. До скорого,господа. Приятно было с вами познакомиться, мистер Пуаро.