текла какая-то подозрительная жизнь. Перегородка, отделявшая меня от безумия, стала тонкой как никогда.

Я собрала волю в кулак и отдернулась. Достала плеер и включила музыку.

Не сегодня. Дыхание понемногу выровнялось, но страх долго ползал под одеждой, и я то и дело невольно касалась рукой то шеи, то ноги, то поводила лопатками, словно надеясь стряхнуть крошечное насекомое, быстро-быстро перебиравшее лапками.

Бабушка Маша умерла, когда я училась на четвертом курсе. По завещанию квартира досталась сестре (думаю, когда-то давно бабушка и мама на семейном совете решили, что делить крошечную хрущевку – нонсенс), и, видит бог, это было не то наследство, которое приносит счастье.

Point Nemo

Про точку Немо я узнала из Интернета, не помню, при каких обстоятельствах. Возможно, торопилась на работу и краем уха слушала какой-то подкаст. Или, наоборот, вечером, лежа в постели, чтобы скорее уснуть, включила лекцию о чем-то, что тут же забыла. А вот про точку Немо запомнила, а потом и загуглила.

Точка Немо (48°52’ ю. ш. 123°23’ з. д.) – океанский полюс недоступности, условная точка в Тихом океане, максимально удаленная от суши. До берега – в любую из сторон – около 3000 км. Википедия пишет, что «над точкой Немо может проходить орбита Международной космической станции, поскольку ее наклонение больше широты точки Немо, – так что время от времени ближайшее к точке населенное место оказывается примерно в 400 км, но в космосе». То есть если вы вдруг окажетесь в этой точке, то ближайший к вам человек – возможно – будет в космосе.

Каждый однажды попадает в точку Немо.

В точку полного одиночества, когда ближайший человек находится на космическом расстоянии – в какую сторону ни смотри. Когда ближе всего к тебе только космонавт на МКС или бог, – ведь выдуманное всегда ближе реального.

Тот год начался жестоко. Я встретила его одна в съемной квартире, дешевой и убогой. К тому моменту я уже десять лет жила в Питере. Временами мы ожесточенно ругались по телефону с мамой, она кричала, что я потеряла всякую связь с семьей, предала и бросила их. А я орала в ответ, что не могу уехать, что у меня работа, что с этого места меня точно не уволят, что это шанс наконец-то нормально пожить. Я врала, работы у меня не было. Магазин игрушек, где я работала сначала продавцом, а потом менеджером, закрылся. Я искала новое место, ходила по собеседованиям, но меня никуда не брали: сначала из-за отсутствия регистрации, потом из-за недостатка квалификации, затем из-за того, что начался, черт бы его побрал, кризис…

Я не могла приехать домой, потому что… не могла. Не приезжают домой те, кто врет по телефону. Я не представляла, как буду смотреть маме в глаза. Сестра изредка писала мне в соцсетях. У нее была странная привычка никогда не отвечать на прямые вопросы «Как ты?» или «Как себя чувствуешь?» и писать что-то вроде: «Семушка плохо ест, у Мирошеньки вылез зубик. Зима мягкая, снега мало».

После Нового года мама на какое-то время перестала звонить и писать. Из-за каникул я не искала работу, пребывая в том безделье, какое может предоставить только бедность, – то есть совершенно ничего не делая. У меня был оплачен месяц Интернета, поэтому я смотрела старых добрых «Друзей», играла в «косынку» и предавалась другим видам пустого времяпрепровождения вроде трепа на форумах.

Мама написала неожиданно: «Мама умерла. Я еду в Любомировку». И тут же, прицепом: «Баба Нина». Но я и так поняла, что она имела в виду.

Спросила: «Мне ехать?»

Она ответила: «Ты же загран не сделала. Сама управлюсь».

Накануне я отправила бабушке новогоднюю открытку. Я вообще ненавижу подписывать открытки: у меня мерзкий почерк, да и придумывать текст та еще морока. Но в этот раз, сидя без работы в чужом городе, я предавалась ностальгии по прошлому, по тем временам, когда был жив дедушка, а бабушка – бодра и весела, я даже писала на одном форуме смешные истории из их жизни. Как бабушка шла по огороду, осматривая дозором свои владения, и сокрушалась неудачности урожая:

– Капуста поганэнька…

Вслед за ней шел дедушка, оптимист из оптимистов, и высказывал свою точку зрения на проблему:

– Купустка поправыться…

– Бурячки малэньки…

– Бурячки пидростуть…

– Морква нияка…

– Морква прёть!!!

Люди писали, что у меня чудесные бабушка и дедушка. А я писала, что дедушки уже нет, что он любил бабушку настолько, что перед смертью договорился с соседями, чтобы они за пользование куском нашего огорода помогали ей по хозяйству. И люди снова умилялись такой любви и преданности.

А бабушка жила в деревне одна. Да, соседи вроде помогали ей, но что той помощи? Уезжать из Любомировки она не хотела. Мама звонила и орала на нее (как и на меня), надеясь уговорить переехать в Урицкое. Бросить работу мама не могла, да и на что они бы жили – на бабушкину копеечную пенсию? Тем более что в чужой стране нужно было еще и массу бюрократических вопросов решить, мама-то гражданка России. Она жаловалась мне на бабушку, потому что выходило, будто она, мама, плохая дочь: «Мне ее силой привезти? Мне ее связать?» – а я только мямлила: «Мам, это же баб Нина… ее не переубедишь… оставь человека в покое…»

Как всякий бегун от совести, я изредка – в моменты, когда совесть настигала, – писала бабушке письма, на которые она сама не могла ответить: руки не слушались. Кто-нибудь из соседей писал за нее под диктовку, и я получала послания с чудовищным количеством ошибок, местами совершенно непонятные, как будто написанные на неизвестном языке.

В начале декабря (как раз после того, как стало известно, что наш магазин закрывается) я подумала: надо написать бабушке. Зашла в «Первую полосу», выбрала самую яркую открытку и, не размышляя слишком долго, написала: «С Новым годом! Бабушка Нина, если я нужна, напишите – я приеду». Не знаю, что бы я делала, если бы она написала: приезжай. Не знаю. (Как бы я поехала, заграна-то нет?) Но тогда я как будто почувствовала что-то. Какую-то волну отчаяния. И когда я получила мамино сообщение, то поняла – это летело через океан пустоты бабушкино прощание. Потому что там – в своем маленьком сельском домике посреди зимы – она была в точке Немо.

Через неделю я получила от мамы сообщение с фото: белый сугроб, из которого торчал черный крест, перевязанный по деревенской традиции вышитым полотенцем. Мама умела