самой лакомой областью. Таким образом, в отличие от Италии, национальные устремления Румынии затрагивали части земель обеих групп противоборствовавших держав. Поэтому у нее не имелось никаких перспектив купить желаемое за счет объявления нейтралитета. Ведь ни одна из стран не была готова заплатить запрошенную цену только за один лишь ее нейтралитет. Только активное участие в войне на той или иной стороне могло обеспечить Румынии осуществление тех или иных ее территориальных притязаний.

В такой ситуации Румынию неизбежно тянуло к Антанте, так как только она могла отдать румынам Трансильванию. Ведь, как проповедовали за границей на все лады негерманоговорящие подданные Габсбургов, при неудачном исходе войны Дунайская монархия могла полностью распасться. А это давало возможность значительно расширить гарантируемое Антантой вознаграждение за участие Румынии в войне на ее стороне, и тогда Великая Румыния из мечты превратилась бы в реальность. Поэтому для румын победа Антанты являлась весьма желаемой.

После наших успехов в России летом 1915 года Румыния надеялась, что, выступив на нашей стороне, сама сможет захватить Бессарабию. Но тем не менее она сохранила нейтралитет, поскольку тогда у нее еще не было столь полной уверенности в превосходстве Центральных держав, чтобы похоронить надежды на победу Антанты и, следовательно, на приобретение Трансильвании.

В 1916 году победоносные действия русских на Восточном фронте, казалось, склонили чашу весов в пользу Антанты. Ведь с начала июня они с большим успехом вели бои в Галиции и Буковине. Германские же войска оказались настолько сильно задействованными на сдерживание России, что предпринять какие-либо действия против Румынии просто бы не смогли. В результате Трансильвания осталась практически без защиты, и, вероятно, ее можно было отторгнуть без особых потерь. Но всерьез румыны воевать не хотели. Не желали они сражаться и за Антанту.

Тем не менее увещевания посланников Антанты летом 1916 года в Бухаресте воспринимались весьма благосклонно. И если бы в Бухаресте поторопились с фактическим заключением соответствующего договора, то счета по нему, возможно, были бы оплачены. Но румыны, стремясь добиться легкого успеха, с этим излишне затянули.

К тому же Румыния нуждалась в боеприпасах и военной технике. Франция же хотела осуществить эти поставки, для чего соответствующие грузы сначала должны были транспортироваться в Архангельск, а уже оттуда следовать поездами через всю Россию. А такое не исключало возможности, что по недосмотру эшелоны с боеприпасами окажутся на российских перевалочных базах, и там груз затеряется. Поэтому до тех пор, пока Франция и Россия не дадут абсолютных гарантий по обеспечению регулярных поставок и беспрепятственному транзиту, румынский премьер-министр Ионел Брэтиану продвигаться дальше в переговорах не собирался.

Кроме того, Румыния испытывала серьезные опасения в отношении болгар, которые в связи с боевыми действиями на Балканах могли выдвинуть свои притязания. Она могла считать себя в некоторой степени огражденной от этого только в том случае, если Антанта в ходе наступления на Салоникском фронте настолько отвлечет болгарскую армию, что та в Добрудже[40] не сможет ничего предпринять.

Однако Англия изначально не была готова к осуществлению наступления под Салониками, считая необходимым предварительно усилить армию под командованием французского генерала Мориса Саррая войсками из Египта. Не хватало также тяжелой артиллерии.

К тому же англичане не забыли о своем поражении от турок при Кут-эль-Амаре и на полуострове Галлиполи, а неудача еще и при Салониках могла нанести английскому престижу слишком серьезный ущерб. Поэтому Англия не желала привязывать себя к какому-нибудь точному сроку начала наступления. Да и Италия не стремилась направить под Салоники больше войск, чем это было необходимо для обозначения своего присутствия. Однако Брэтиану не сдавался и продолжал упорно настаивать на том, чтобы генерал Саррай предпринял наступление до вступления в войну Румынии.

Тем не менее Антанта, прежде всего Россия, вынашивала планы по вторжению в Болгарию из Добруджи объединенных румыно-российских войск. Но Брэтиану был против этого, поскольку армия ему требовалась для грабительского набега на Трансильванию. Поэтому он рассчитывал при помощи русских ограничиться в отношении Болгарии оборонительными действиями и не допустить каких-либо провокаций.

Именно этим можно объяснить настойчивое стремление Брэтиану ограничиться объявлением войны только Австро-Венгрии или полным разрывом с ней всех отношений. Он постоянно отстаивал данное требование и заявлял лишь о готовности открыть русским пути через Добруджу и румынские порты для наступления на Болгарию. Территориальные же требования Румынии были согласованы очень быстро, так как они решались исключительно за счет Дунайской монархии. Возникали только разногласия по поводу выполнения гарантий со стороны Антанты.

Дело заключалось в том, что Брэтиану требовал, чтобы Антанта не шла на заключение мира до тех пор, пока не будут полностью удовлетворены румынские притязания. Антанта же считала, что румынская армия сама в состоянии завоевать желаемые территории. В конце концов, после долгих переговоров Румынии было гарантировано присоединение к ней даже тех областей, которые не будут захвачены силой оружия, если общий исход войны позволит это сделать.

Споры вызывало также последующее участие Румынии в мирных переговорах. Брэтиану требовал предоставления ей равных прав с великими державами, а Антанта на это идти не хотела. Но в конечном итоге Антанта согласилась с тем, чтобы Румыния получила это равноправие по всем вопросам мирного урегулирования, к обсуждению которых ее допустят.

В ходе переговоров Россия неоднократно теряла терпение и даже угрожала прекратить наступление в Галиции и Буковине, если Брэтиану наконец не возьмет на себя соответствующие обязательства. Под этим давлением объявление войны Австро-Венгрии было назначено на конец августа. При этом военная конвенция с Россией оговаривала российскую военную помощь в Добрудже, а румынскую – против южного фланга армии фон Пфлянцер-Балтина.

Переговоры с Румынией сопровождались также попыткой оторвать Болгарию от Центральных держав. В частности, предлагалось склонить болгарского короля Фердинанда I отречься от престола и покинуть страну, за что после окончательного разгрома Турции болгарам было обещано установление границы по городам Энос – Мидия. Причем наиболее заинтересованной в этих переговорах была Италия.

Однако Болгария осталась верна Центральным державам. Она самостоятельно провела наступление на Салоникском фронте и захватила населенный пункт Монастир в Македонии, что, очевидно, позволило Брэтиану полагать, что это, как и наступление армии генерала Саррая, уменьшило опасность для Добруджи. Во всяком случае, он без колебаний объявил в обговоренный срок войну Австро-Венгрии и вторгся в Трансильванию.

Между тем в Германии полностью не осознавали, насколько глубокой являлась национальная ненависть между румынами и мадьярами. В противном случае вряд ли немцам можно было бы надеяться на то, что румыны и мадьяры станут вместе сражаться плечом к плечу. Даже происходивший из немецкого дома Гогенцоллернов румынский король Кароль I не